Россия. Снова эксперимент
Шрифт:
Здесь уместно привести слова Р.Хасбулатова [65, стр. 57]: «…падение производства было вполне закономерным следствием ошибочной промышленной политики, поскольку оно не опиралось на рыночную инфраструктуру, создать которую правительство «забыло»». И смех, и грех… Если ход наших рассуждений правилен, то следует признать, что российские реформы начались с хвоста. Вот и создалась тупиковая ситуация. Все предприятия, имевшиеся в распоряжении государства, либо уже перешедшие в частные руки, по своей физиологии никак не соответствовали требованиям рыночной экономики. А требования эти заключаются лишь в одном – чтобы предприятие давало прибыль. Но все эти предприятия строились в советский период и были запрограммированы лишь на удовлетворение потребностей, да и то справлялись с этим далеко не всегда. И совершенно неудивительно, что с первых же шагов рыночных реформ большинство предприятий либо остановилось, либо резко снизило свою производительность.
Но к этому мы еще вернемся, а пока посмотрим, каким образом рынок наполнялся товарами. Естественно, что коллапс производства не способствовал этому
Но все по порядку. Еще в самом конце 1991 года Ельцин, назначивший себя по совместительству главой правительства (Гайдар до самой отставки оставался в роли и.о.), провозгласил официально рыночные реформы, первыми этапами которых были: либерализация цен, финансовая стабилизация, приватизация. Они входили в комплекс шоковой «терапии». При этом Ельцин пообещал, что ухудшение ситуации будет продолжаться лишь первые полгода, а потом наступит фаза «процветания», когда мы догоним передовые страны. Знакомые нотки. При социализме уже выдвигался лозунг – догнать и перегнать передовые капиталистические страны. Не получилось. Что ж, попробуем при капитализме. Версия для наивных. Но клюнули на нее не только наивные, русский народ ведь доверчив. Даже множество людей с довольно высоким уровнем интеллекта рассуждали: мол, все прошли через это, и мы должны пройти. Эти интеллектуалы совершенно не задумывались о том, что все другие страны проходили это не «нахрапом», а в процессе эволюции. Что уж говорить, если из такой «доверчивой» среды и вышли «младореформаторы». Я был одним из немногих распознавших порочность реформ, в отличие от чуть выше упомянутых «доверчивых интеллектуалов». В результате возникла эта книга и желание бежать как можно скорее от этого беспредела. Увы, пришлось вкусить его в полной мере в течение двух лет, ибо деньги и сбережения завлабы обратили в труху. Пришлось ограничить себя во многом, чтобы то желание сбылось. Отпуск цен был назначен на 2 января 1992 года. И тут Ельцин опрометчиво заявил, что «готов положить голову на рельсы», если цены увеличатся более чем в 3 раза. И когда цены подскочили в десятки раз, люди выходили на демонстрации с лозунгами «Ельцина на рельсы!» Не прислушались к предостережению американского профессора А.Янова о том, что отпуск цен в условиях тотального дефицита подобен операции на сердце без наркоза [82]. Но народ и это выдержал, не умер от шока. Эксперимент продолжился, все больше нагружаясь на плечи народа. Тут нелишне напомнить, что еще находясь в оппозиции, Ельцин бравировал, что его правительство (тогда еще РСФСР) предлагает программу перехода к рынку без ухудшения уровня жизни народа. Прошло совсем немного времени, и уже очутившись у власти в новом государстве, он даже не вспомнил о своей браваде и всю ответственность за ошибки и упущения своего предшественника, да и за свои собственные, переложил на плечи того же народа.
Отпущенные цены «взбесились» в первый же день, 2 января. Вот некоторые цифры: «Хлеб подорожал в 10–15 раз, молоко – в 15–20 раз, масло и сметана – в 30 раз, картофель – в 10–20 раз… Вечером по телевизору выступил Геннадий Бурбулис. Сказал, что после того, как цены отпустят, магазины станут напоминать музеи. Он, наверное, имел в виду, что там все будет. А мы, посетив торговые точки, подумали: будем приходить и смотреть» [27, стр. 5]. Бурбулис и в последующем довольно часто мелькал на экране, прославляя рыночные реформы. Бывший лектор-марксист переродился в главного идеолога-рыночника. Занимая никому не ясный пост государственного секретаря, он из Белого дома перебрался на Старую площадь и занял там кабинет главного идеолога социализма М.Суслова, символизируя тем самым торжество новой идеологии. И до конца 1992 года, когда Ельцин решил расстаться с ним, рьяно осуществлял идеологическое прикрытие рыночных реформ.
Мы уже упоминали, что, несмотря на отпуск цен, продовольственную проблему удалось решить не везде. И прежде всего, как ни странно, пострадала Москва. Вот как это происходило: «Правительство Москвы на последнем заседании отметило, что состояние потребительского рынка столицы приближается к катастрофическому. Бывшие союзные республики и российские области кормить Москву не хотят. Резко сократились поставки практически всех видов продуктов, в том числе молока – в два раза, яиц – в пять раз. Украина отказалась поставлять сахар (месть за Голодомор. – К. X.), новоиспеченные государства Балтии – мясо. Даже Московская область отказывается отгружать картофель и капусту» [27, стр. 17, 18]. Рынок обнаружил свою жестокость и попробовал покончить с советской традицией, когда вся страна кормила Москву. Мало того, все лучшее, что создавалось и рождалось на местах, административным порядком переводилось в Москву. При рынке же оказалось, что продукцию легче реализовать на месте, чем отправлять в Москву. Насколько же была затратной советская экономика, особенно в последний ее период. Но статус-кво Москвы довольно быстро был восстановлен теми же самыми административными методами. Что скажете на это, господа реформаторы?… Как сработали те методы, описано в указанном выше источнике [стр. 18]: «Вице-мэр столицы Юрий Лужков (короткое время он еще пребывал
X.) вынужден признать: если не принять сверхэкстренных мер, девять миллионов москвичей в самый разгар зимы станут заложниками голода… Лужков подписал решение о запрете вывоза продуктов питания из Москвы в другие регионы, ужесточение контроля на автомагистралях, в аэропортах, на железнодорожных вокзалах. Наложено вето на отправку из Москвы продуктовых посылок и бандеролей (прямо как в военное время. – К. X.). Вице-мэр потребовал предъявить самые жесткие санкции к суверенным соседям, посадившим столицу России на голодный паек, несмотря на подписанные договоры». Снова, как в советские времена, Москва стала привилегированным городом, снова в ней концентрируется все самое лучшее, что есть в России. Таким приоритетом не пользуется ни одна столица в мире. Почему-то 80 % всех денежных потоков страны проходят через Москву. А при таком ловком мэре, как Лужков, это что-нибудь да значит. Непонятно, почему «Газпром» выстроил монументальное здание своего офиса именно в Москве, за тысячи километров от мест своей производственной деятельности. Это же касается и других крупных компаний. За рубежом такой практики нет. Там руководство фирмы базируется в месте нахождения своего головного предприятия, в других городах могут располагаться только представительства. В России же по традиции все сосредоточено в столице. Впрочем, разгадка здесь проста. Во-первых, комфортно жить не запретишь, во-вторых, у всеядных высокопоставленных чиновников появляется возможность совместительствовать, занимая в этих компаниях даже ответственные посты, наряду со своей основной деятельностью.
Такова сегодняшняя Москва – цитадель чиновничьего социализма. А чиновник – это катализатор, ускоряющий превращение любого простого дела в неразрешимую проблему. Особенно это относится к чиновнику российскому. Недаром по статистике средняя продолжительность жизни в Москве гораздо выше, чем в остальной России. И это в нищей стране, где ежегодная убыль населения приближается к миллиону. Ведь не могут же все жить в Москве, в этом «лужковском заповеднике». В советское время ходил такой анекдот. Наивные представители буржуазного Запада спросили советских руководителей: «Как же вы обеспечиваете снабжение в такой огромной стране?» «А никак, – ответствовали вожди, – мы свозим все в Москву, а уж оттуда они сами все развозят по местам». Сейчас его сменил другой анекдот. Россия станет хорошо жить, когда Москва разрастется до ее размеров.
Охарактеризовав феномен Москвы, вернемся к отпущенным ценам. В условиях отсутствия конкурентной среды они продолжали неуклонно расти, а монополисты лишь способствовали их вздуванию. В результате получилось, что непомерно вздутые цены никак не соответствовали затрачиваемому труду на производство продукции. А раз так, то производитель получил возможность на выполнение прежней работы тратить больше времени и меньше труда. Понял он также, что ему легче произвести меньшее количество продукции, но вздув на нее цену, извлечь тот же, если не больший доход. В этих условиях, при отсутствии конкуренции, нелогично выпускать больше продукции, ведь незачем насыщать рынок, пусть и примитивный, ибо его насыщение чревато падением цен. Из-за отсутствия конкурентной среды эти элементарные ухищрения стали возможными, и они привели к большой массе незаработанных денег. А, как известно, незаработанные деньги – путь к инфляции. Но постепенно каналов поступления этих незаработанных денег оказалось столько, что, казалось, только глупый будет что-то производить. И действительно, повышение цен на все и вся привело к тому, что многие товары стало бессмысленно производить, поскольку сырье и материалы для их производства стали превышать цену самого товара. Товар порой оказалось легче купить где-то и перепродать. Так и возникла экономика «купи-продай».
Ситуация усугубилась просчетами правительства на самом старте реформ. Мы уже упоминали об обещании Ельцина (с подачи, естественно, Гайдара) о том, что цены не повысятся более, чем втрое. В основе такой уверенности лежал вроде бы примитивный расчет. Количество денежной массы делилось на количество товарной массы, и выводилась средняя цена, примерно в три раза превышающая дореформенную. Действительность опрокинула сей легковесный прогноз. Произошло это в основном по двум причинам. Во-первых, денежная масса распределена была неравномерно, и, естественно, более имущие могут платить больше. Даже такой ярый поборник реформ, как О.Лацис, позже вынужден будет признать: «Уровень возросших цен будет определен возможностями слоя с наивысшими доходами…» [146]. Возможно, на фоне 150-миллионого населения России численностью этого небольшого слоя решили пренебречь. Но уже в который раз оказалось, что «мы не знаем общества, в котором живем». И оказалось, что тот неучтенный слой существенно вырос, ибо значительная часть людей успела различными неправедными путями обогатиться до начала реформ, используя хаос и беспредел в период с августа до конца 1991 года, а то и раньше. По этой причине среднестатистические цены никак не могли совпасть с реальными.
Второй неучтенный фактор – бартер, злейший враг рынка, понятие доселе неведомое советскому человеку. Этот натуральный обмен никак нельзя было сбрасывать со счета. Тем более, что он принял неслыханные размеры еще тоже до начала реформ, а с их началом исключил значительное количество товарной массы из-под влияния денежной системы обращения. Естественно, в той системе оказался большой излишек денег, провоцирующий инфляцию. Легко представить себе, что резкое увеличение числителя при уменьшении знаменателя в формуле, по которой рассчитывалась цена, соответственно увеличит частное от деления, т. е. саму цену. Пренебрежение этими двумя факторами привело к тому, что Ельцин, Гайдар и иже с ними романтики от реформ просто оконфузились.