Россия. Снова эксперимент
Шрифт:
Разложение номенклатурного класса – это основная причина падения режима. Но была и сопутствующая, в какой-то степени производная от первой. Речь идет о теневой экономике. Она стала зарождаться в недрах брежневского режима. В каких-то небольших дозах эта экономика существует во многих странах, Здесь же речь идет, однако, не об отдельных проявлениях, а о масштабном явлении. В 2006 году в санкт-петербургском издательстве «Вектор» вышла небольшая книжка «Цеховики». Рождение теневой экономики» [48]. Автор А. Нилов так и квалифицирует ее – «Записки подпольного миллионера». Миллионером он стал, используя опыт своего отца. Последний устроился заведующим производством на небольшом ленинградском заводе, производящем линзы. О переходе на подпольный бизнес автор подробно рассказывает на стр.71–80, показывает, как этот бизнес паразитировал на типичной советской бесхозяйственности. Дело в том, что в качестве упаковочного и прокладочного материала линз использовалась замша. Списание части этого материала напрашивалось само собой, применение списанному материалу, естественно, тоже нашлось: шились замшевые пиджаки, которые «расходились на ура». Шились пиджаки в ателье «своего»
До сих пор был, так сказать, технологический экскурс. Теперь перейдем к обобщению, покажем, как действовала система теневой экономики [48, стр. 13]: «Цеховиками» в советские времена называли людей, которые организовывали подпольное производство товара. Этим ярлыком награждали любого нелегального производителя вне зависимости от объема «левого» производства… Вверху пирамиды покоились священные коровы – теневики. Люди, которые прикрывали подпольную экономическую деятельность, находились в стенах государственных учреждений разных рангов. Не думаю, что стоит отдельно уточнять: чем больше был объем подпольного производства – тем выше рангом были крышующие его чиновники».
Далее на стр. 67, 68 автор книги развивает эту тему под рубрикой «Историко-статистическая справка»: «Согласно отчетам правоохранительных органов к началу семидесятых годов в СССР произошло окончательное формирование системы теневой экономики, просуществовавшей вплоть до начала девяностых годов. В эту систему входили люди, занимавшиеся хозяйственной деятельностью с использованием государственного имущества, фондов, материалов и любой принадлежащей государству собственности. Результатом деятельности было личное и групповое обогащение. По оценкам специалистов, в систему теневой экономики этими людьми было привлечено около 10 % всех ресурсов, производимых в СССР, при этом доля произведенного продукта доходила до 40 % национального производства товаров народного потребления». Здесь сделаем небольшое отступление. Вряд ли правомерно эту продукцию определять сочетанием «народного потребления». Замшевые пиджаки, на которых автор книги делает упор в своем дальнейшем повествовании, носили не народные массы, влачившие свое существование от «зарплаты до заплаты», а элитный слой населения, в основном те же цеховики и их покровители. А покровители тоже имели свой интерес в деле, иначе их покровительство не объяснить. Поэтому между ними и теневиками устанавливался деловой контакт. Мне самому не раз приходилось слышать хвастливые признания теневиков в том, как они «ногой» открывают двери кабинетов партийных руководителей.
Но вернемся к «историко-статистической справке». «Поскольку подпольные производители совершенно не ограждались от домогательств со стороны преступных элементов правоохранительными органами, то они были вынуждены обратиться к руководителям крупных ОПГ (организованных преступных группировок). Результатом обращения стал проведенный в начале семидесятых годов всесоюзный съезд криминальных авторитетов, на котором впервые присутствовали представители теневой экономики – цеховики. На встрече были выработаны правила взаимовыгодного сосуществования обеих криминальных групп. В частности, был оговорен твердый процент, который подпольные производители отчисляли в общак, – 10 %, чем обеспечивали себе статус полноценных членов криминального сообщества СССР. Помимо четко оговоренного процента с прибыли, цеховики обязались участвовать в делах сообщества, предоставляя услуги определенного рода: отмывание денежных средств, помощь во внедрении в легальную экономику, а также непосредственное участие в общем обороте средств из общака. При соблюдении всех перечисленных условий цеховики становились полноправными членами криминального сообщества страны и могли рассчитывать на все привилегии, которые давало такое членство: поддержку на «зоне», защиту от случайных преступных элементов и защиту со стороны коррумпированных сотрудников правоохранительных органов» [48, стр. 68].
Из приведенного легко увидеть, что сегодняшнее состояние российского бизнеса берет свои истоки из той криминальной экономики 70—80-х годов. Тогда же рождался новый коррумпированный слой общества. Между теневым бизнесом и властными структурами установился некий консенсус. Пока первый не проявлял себя излишне активно, не выходил из негласно установленных рамок – его терпели. Пресекались лишь отдельные попытки выйти из этих рамок. Вспомним нашумевшую историю с рыбной аферой конца 70-х годов, когда пострадала часть коррумпированных чиновников, правда, вершина оказалась нетронутой. Коррумпированному слою общества, как увидим в дальнейшем, предстоит сыграть немалую роль в грядущих переменах.
А пока что с ним, сменив Брежнева, повел решительную борьбу Ю. Андропов. Да, тот самый Андропов, который до этого возглавлял КГБ, а значит, был причастен к творимым этим ведомством репрессиям, хоть и несравненно меньшего масштаба, чем при Сталине. Человек незаурядного ума, он не был склонен к эволюции мышления, которая постепенно овладела впоследствии М. Горбачевым. Он был убежденным коммунистом и настойчиво стремился изжить пороки, овладевшие обществом в период застоя. Его решительность в борьбе с коррупцией, в которой он опирался на КГБ как на единственную тогда некоррумпированную структуру, позволила добраться до коррумпированной верхушки (Щелоков, Рашидов). Меры, принятые Андроповым для укрепления дисциплины труда, несмотря на их малопривлекательный характер, все же дали конкретный результат в виде небольшого процента увеличения производительности труда. И все это за короткий промежуток времени, отпущенный ему судьбой. И все же этот небольшой период продемонстрировал, что даже в рамках такой несовершенной системы можно при целенаправленной деятельности достичь кое-каких положительных
Андропов неоднократно повторял: «Мы не знаем общества, в котором живем». Но более того, он не знал настроений высших слоев этого общества. Он не знал, что номенклатура в массе своей уже предначертала в сознании своем курс, описанный несколько ранее мечтаниями функционера в своем кабинете. И этот курс никак не совпадал с курсом, проводимым Андроповым. Сказанное находит подтверждение в интервью Г.Попова, которое он дал главному редактору «Аргументов и фактов» В.Старкову [85]: «…номенклатура оказалась перед очень жестким выбором, или принять руководителя типа Андропова, который зажмет всех, заставит работать, чистить, убирать, начнет судебные процессы по каждой лишней автомашине… Словом, попытается в очередной раз внедрить «подлинный» социализм. На это номенклатура не хотела пойти ни при каких условиях. Ее такая перемена не устраивала».
Да, именно так обстояло дело. И, характеризуя «перестройку», совершенно неверно преподносить ее таким образом: якобы общество захотело перемен, и оно их получило. Неверно в корне. Общество было в самом хвосте событий, оно не понимало, что происходит, видело лишь демократическую оболочку, в которую искусно были обернуты происходящие события. Весь процесс шел исключительно в среде номенклатуры. И если Андропов повторял неоднократно, что мы, мол, не знаем общества, в котором живем, то инициатор перестройки М.Горбачев не знал настроений самого правящего класса, которым руководил, что и обернулось его политической трагедией. А суть в том, что «ожиревшая» номенклатура в массе своей захотела освободиться от бремени управления хозяйством страны и при этом сохранить власть. Мало того. Если прежде для номенклатурщика капиталом являлась лишь его власть, то теперь ему захотелось еще и «материализовать» этот капитал. И если власть номенклатуре удалось сохранить лишь частично, только в сфере владения бывшей государственной собственностью, то в сфере «материализации» она преуспела. Значительная часть номенклатуры настолько «ожирела» к тому времени, что уже не могла осуществить этот процесс «материализации» самостоятельно. Для этой цели ей понадобился союз с поднаторевшим в таких делах теневым бизнесом, а зачастую и с просто криминальными элементами. Отсюда и родилась сегодняшняя криминализация общества. Она органически проистекала из происходившего тогда процесса и имеет теперь глубокую социальную основу. Характерно, что завершение этого процесса знаменовалось исчезновением диктатуры. Оказалась она теперь ненужной, так как каждый уже получил то, что хотел, и не нужно было уже ничем управлять. И сразу государство стало другим, обмякшим, аморфным, неспособным выполнять свои основные функции. Но это и не было демократией, поскольку народ (демос) по-прежнему оказался отброшенным от завоеваний новой системы. На его долю выпала лишь никому не нужная «голодная демократия». А демократическая оболочка, при которой происходил демократический процесс, оказалась лишь миражом, очередным обманом. Теперь посмотрим, какова же была политическая окраска происходящего процесса. Внешне наступил, наконец, период «перестройки», воспринятый всеми слоями проснувшегося общества с такими надеждами. Правда, у каждого слоя был свой вектор надежд. Да, появился новый руководитель, понимавший необходимость каких-то перемен, принятия каких-то мер, которые предотвратили бы дальнейшее сползание экономики, понимавший необходимость либерализации общественной жизни. Умный, мыслящий руководитель. Да вот незадача! В России уж слишком часто горе было именно от ума. Так и в этот раз пошло, как по Грибоедову.
На первый взгляд, все шло прекрасно. Шли демократические перемены в жизни общества, внедрялась гласность, пусть и дозированная… Обществом овладела эйфория. Овладела настолько, что миллионы людей в рабочее время льнули к телевизорам и радиоприемникам, восхищаясь интригами заседаний Верховного Совета и съездов народных депутатов. А бедная работа в это время стояла. Поэтому, и не только поэтому, резко упала трудовая дисциплина. Но, похоже, это уже никого не волновало. Все должно было свершиться по воле божьей и горбачевской.
Естественно, в экономике никаких позитивных сдвигов не произошло. Наоборот, положение даже ухудшилось. Вот к чему привело то, что политика пошла впереди экономики. В этих понятиях была нарушена элементарная последовательность. А попытки внедрения сначала первой, а затем и второй моделей хозрасчета можно было расценить лишь как выдающиеся провалы. Еще Андропов неоднократно повторял, что мы, дескать, не знаем общества, в котором живем. Не знал его и одержимый благими намерениями Горбачев. Он не уловил процесса разложения номенклатуры, прежде всего, его среднего звена, которое на местах своей некомпетентностью и безразличием губило все его начинания в реформировании экономики. Особенно удручает тот факт, что на финише своего правления он планировал создание в Сибири большого нефтехимического комплекса. Это было как раз в то время, когда существенно упала цена на сырую нефть. А продукты ее переработки стали бы на порядок дороже, поскольку основную долю цены в этом варианте составляет не сырье, а труд. О препятствиях на пути к осуществлению того плана пишут авторы книги [175, стр.172]: «Тогда к сожалению, политическая неразбериха не позволила довести разумную идею до осуществления. Одним из активнейших оппонентов проекта оказался заместитель главного редактора ежемесячника «Коммунист» Егор Тимурович Гайдар». Там же авторы отмечают: «Впрочем на всех последующих постах он (Гайдар – К.Х.) проявлял столь впечатляющую нечувствительность к стратегическим планам». Как в воду смотрели авторы, в чем мы убедимся далее. А как бы реализация того плана Горбачева пригодилась в наше время, когда страна прочно села на «нефтяную иглу».