Росские зори
Шрифт:
Приступив к своим обязанностям, Фалей прежде всего распорядился, чтобы двери, ведущие в башни, запирались изнутри и отпирались только для того, чтобы впустить очередную смену караула и — в случае осады города кочевниками — защитников крепости. Фабр тут же выполнил приказание, заперев дверь в юго-западную башню.
Потом Фалей, Останя и Раш в сопровождении Фабра обошли по крепостной стене вокруг города, и всюду Фабр запирал изнутри вход в башни. Фалей приказал также усилить охрану городских ворот. Эти меры предосторожности были не лишни: в случае нападения кочевников на Танаис городские сарматы могли попытаться помочь своим степным собратьям — открыть им ворота или овладеть оборонительными башнями.
На следующий день Фалей провел смотр городского ополчения, разбил его на центурии и манипулы, назначил командиров и потребовал ото всех соблюдения
Решительные меры помощника лохага были восприняты в Танаисе по-разному. Торгово-ремесленная часть населения не скрывала своего удовлетворения: подчиненный твердой воле военачальника, город сразу ощутил себя крепостью, способной защитить себя. Однако та часть горожан, которая сохранила прочные связи с кочевыми сарматами, насторожилась. Новые городские правила затрудняли общение со степью и фактически ставили сарматов-горожан перед выбором: город или степь? Избрать город многие не решались: их связи с эллинами были недостаточно надежны, степь же гарантировала им безопасность, которую они усматривали в родстве с кочевниками. И они затаились в ожидании момента, когда можно будет позаботиться о себе и своих близких.
Оставалась еще одна категория людей, о судьбе которых отцы города думали в последнюю очередь или не думали вовсе, — рабы. Их было несколько сотен, они жили в отведенных для них помещениях; но городу они передвигались свободно, их руки и ноги не знали цепей и пут. Бежать из города им все равно не имело смысла, если не хотели сменить танаисское рабство на еще худшее — у кочевников. В городе у них была пища и кров, они могли рассчитывать на вольноотпущенничество и со временем стать полноправными гражданами. Однако большинство рабов было равнодушно к участи Танаиса: что бы с ним ни случилось, они останутся рабами. Правда, настроены они были неодинаково. Рабы-сарматы, проданные в рабство племенными вождями за неуплату долгов или иные прегрешения, надеялись на милость своих соплеменников, другие тяготели к эллинам, видя в них своих естественных покровителей, но многие ни на что и ни на кого не надеялись и были безразличны к происходящему вокруг.
Пресбевт Деметрий безоговорочно одобрил начинания Фалея и даже поднялся с ним на крепостные стены, скрепив своим авторитетом власть и авторитет своего помощника. Деметрия сопровождало немало сановных лиц Танаиса, среди них Зенон. Все они находили распоряжения Фалея разумными и необходимыми.
Появление Деметрия на крепостных стенах привлекло внимание горожан. Всем стало очевидно, что предстоят трудные времена, раз сам пресбевт обеспокоен обороноспособностью города. Танаис и без того жил полувоенной жизнью, постоянно приглядываясь к степи: не поднялась ли, не идет ли войной? А теперь уже никто не сомневался: поднялась, идет. Неспроста закрылись северные ворота, пустует городской рынок, прекратили работу мастерские, а во главе городского войска стал суровый эллин, прошедший ратную школу в римских легионах. Горожане начали готовиться к худшему, но еще мало кто знал, что длительной осады не будет…
Фалей и Деметрий были на крепостной стене, когда в степи появились кочевники. Они выехали на возвышенное место и с него разглядывали город. Простояв с четверть часа на месте, они скрылись из вида. Старейшины города признали в них сарматских воинов.
В этот день степняки больше не появлялись.
К вечеру в танаисский порт прибыло пять кораблей, принадлежавших эллинским купцам из левобережных поселений. Выглядели они не лучше, чем караван Зенона после ночной битвы с готами. В командах были убитые и раненые. Купцы принесли тревожную весть: орды кочевников движутся вдоль реки Танаис к Меотиде и скоро будут у стен города. На плотах из надутых воловьих бурдюков кочевники преградили путь каравану. Эллины прорвались, потеряв в битве со степняками шесть кораблей…
Ночь в городе прошла без происшествий, но спали горожане беспокойно: ожидание грозных событий гнало сон. За глухими стенами своих жилищ танаиты молились богам, прося у них заступничества в эти трудные времена.
Единого бога в Танаисе не было — боги здесь перемешались так же, как люди. От старых божеств осталось немного — одни имена. Арес, которого издавна почитали в Элладе и в Скифии, принял здесь облик сарматского воина, скачущего на степном коне; этот полуэллинский-полусарматский бог покровительствовал теперь купцам, потому что торговля была неразлучна с битвами. Не менее, чем Аресу,
Танаиты молились богам, ворочались с бока на бок в своих постелях, гадали, что ждет их завтра, старались представить себе размеры надвигающейся беды. Как быть?
Что лучше — отправиться на кораблях неведомо куда и начать там жизнь заново или уйти к родичам в степь? И то и другое плохо. А может быть, вообще никуда не уходить, стать в ряды защитников города и до конца удерживать его? Может быть, и так — не впервые отбиваться от степи, глядишь, и опять пронесет беду… Подумать было о чем. Однако жизненный опыт подсказывал: против степи, если она поднялась вся, не устоять; раньше или позже кочевник накинет на загнанного танаита свой гибкий аркан и поволочит за собой. Степь огромна, кочевники неисчислимы, за племенем идет племя, их кибитки и табуны не объять — степь рождает их, как травы…
Единственным местом, где и ночью обычно не затихала работа, был танаисский порт: здесь почти круглосуточно разгружались и нагружались корабли, купцы заключали сделки, между складами и стоящими у причала судами сновали грузчики.
А этой ночью ни один корабль не разгружался и не было заключено ни одной сделки, хотя в порт вошел большой малоазийский караван. Предупреждая возможные в темноте столкновения судов, на кораблях, стоящих в гавани, вспыхнули огни. Все обошлось благополучно, малоазийцы разместились вдоль берега, бросили якоря. Огни погасли, освещался только причал. К утру и здесь притушили огни. Порт ненадолго задремал, отдыхая от деловой суеты, чтобы вскоре пробудиться и опять бодрствовать чуть ли не до новой утренней зари.
Едва выглянуло солнце, Танаис проснулся, будто боясь пропустить солнечный восход. Туман над рекой таял, а над городом поднималась дымная пелена: в жилищах загорались очаги, возвещая о начале нового хлопотливого дня. Через южные ворота к пристани и от пристани в город потянулись люди, по улицам застучали сандалии, где-то закричал проголодавшийся осел; на агоре привычно ударили в гонг — резкие металлические звуки, многократно отраженные крепостными стенами, были слышны всюду и напоминали танаитам о том, что торг начинается.
Но в это утро горожане не спешили на площадь, хотя новоприбывшие купеческие суда сулили им немало превосходных товаров. День начинался необычно: по приказу пресбевта все крепостные ворота, кроме южных, остались закрыты, а через южные люди проходили мимо вооруженных ополченцев, готовых в случае необходимости пустить в ход мечи. Непривычно пусто было на торговой площади: танаиты будто забыли о ней; странно выглядел порт: в нем стояло более пятидесяти кораблей, и ни один не разгружался!
Всюду — над городом, над окрестной степью, над рекой — нависло тревожное ожидание. Танаиты были ко всему привычные; опасность, постоянно угрожавшая им из степи, наложила свой отпечаток на их сознание и быт. Что бы они ни делали — сеяли хлеб, обжигали глиняную посуду, выделывали кожи или восстанавливали крепостные стены, — они не расставались с оружием. Степняки налетали внезапно, и горожане были всегда готовы дать им отпор. Летучие отряды кочевников обычно нападали на них вне крепостных стен и вскоре снова скрывались в степных просторах — с добычей или без нее. Надо было лишь вовремя заметить их, не дать захватить себя врасплох. Теперь же степняков еще не было, а город уже приготовился к худшему — к признанию своего бессилия перед ними. На Танаис надвигалась вся степь — неторопливо и грозно, сознавая свою силу пред узкой полосой эллинско-ромейского мира.