Ростов-папа
Шрифт:
— Мы с Кабанчиком прежде сталкивались. Узнал меня, сволочь.
— А, тогда понятно. Повезло вам, товарищ Мышанский, что мы тут оказались, а не то… — Я не стал договаривать.
Будущее при таком раскладе у коллеги из ГПУ было бы незавидное. Чекистов бандиты «любили» так же, как и уголовный розыск.
— Второго случаем не знаете? — показал на рябого Пётр.
— А пусть нам Кабанчик приятеля своего, ныне покойного, отрекомендует, — обратился чекист к бандиту.
— Степка Костоглод, — произнёс Мишка, не отрывая
— И чем он так знаменит? — поинтересовался я.
— Знатный вентирюшник — ну, налётчик то есть, — сказал напарник. — Только вроде все думали, что он ещё в прошлом году богу душу отдал.
— В прошлый раз свезло, в этот нет, — равнодушно пояснил Кабанчик. — Слышьте, начальнички, мне тут долго ещё на полу лежать?
— Столько сколько нужно, — успокоил его чекист.
Он повернулся к нам:
— На чей счёт записывать будем субчиков? Наш или ваш?
— На общий, — твёрдо заявил Пётр. — Так сказать, коллективными усилиями и тэдэ…
— Тогда кому-то из вас придётся со мной направиться.
— Петь, давай ты, — предложил я.
— А Еремеевка?
— Съезжу я один до этой Еремеевки. Ну как один — Макар меня довезёт.
— Лады, — легко согласился Пётр.
Его можно было понять: в конце концов мы ехали не брать преступника, а проверять гипотезу насчёт его лёжки.
— Кстати, как плечо — не болит? — спросил он.
Я потрогал руку.
— Вроде нормально.
— Товарищ из ГПУ прав — ловко ты их, чисто как блоха скакнул, я даже моргнуть не успел.
— Ловчей бывают, да ты сам, наверное, в цирке всякого насмотрелся. Там почище меня хватает разного брата-акробата.
— Так то — цирк, а то жизнь… Ты когда в город вертаться планируешь?
— До вечера обернусь.
— Тогда я тебя в угро ждать буду. Всё равно нам пока деваться некуда.
Пожав руку чекисту и Петру, я вышел из чайной.
Макар уже успел запрячь лошадь.
Он с уважением посмотрел на меня, но ничего не сказал, лишь скрутил козью ножку и долго задумчиво смолил.
Перед самой Еремеевкой Макар вдруг стряхнулся и сказал:
— Тяжёлая работа у тебя, уголовный розыск.
— Зато самая лучшая на свете.
— Это чем же она лучшая?
— А тем, что благодаря нам, мир становится чище и дышится легче. Не возьми мы сегодня Кабанчика, сколько бы бед он ещё натворил! А сколько других таких же «кабанчиков» ещё колобродит! Ну ничего, потихоньку прижмём к ногтю эту породу.
Макар привёз меня к избе, в которой жил местный еремеевский милиционер. Услышав нас, он вышел на крыльцо.
— Климов Александр Александрович.
— Быстров Георгий, можно без отчества, — по виду Климов годился мне, вернее, настоящему Быстрову, в отцы.
— А где товарищ Михайлов?
— Появились непредвиденные обстоятельства, пришлось одному до вас добираться. И да — вас предупреждали, что не надо афишировать, что
— Предупреждали, — кивнул он. — Мои уже проинструктированы, что ко мне должны племянники из города приехать. Ну как?
— Нормальная легенда, — согласился я.
— Пройдёмте в дом, това… то есть Георгий, — поправился Климов. — Там супруга стол накрыла, пообедаете с дороги.
Мы вместе с Макаром с удовольствием откликнулись на это щедрое предложение. Всё-таки чай и бублики, пусть даже и двойная порция, так себе замена полноценному обеду.
Супруга милиционера оказалась как многие полные женщины очень радушной и доброжелательной, к тому же готовила просто изумительно.
— Очень вкусно! — признался я ей, уминая очередную порцию добавки, и хозяйка аж расцвела от удовольствия.
— Кушайте, гости дорогие.
После обеда она куда-то вышла по делам, а Макар попросил у хозяев разрешения и лёг немного отдохнуть с дороги.
— Поговорим? — предложил я Климову.
— Конечно. — откликнулся тот.
— Что это за дом, о котором вы звонили?
— Не дом… амбар.
— Амбар?
— Да. Тут вот какая закавыка, Георгий: в версте отсюда, сразу как из леска выезжаешь, стоит большой амбар, вроде как ничейный. Крыша местами прохудилась, доски подсгнили, но в остальном крепенький. От ветра не шатается. Я и подумал — аккурат под ваше описание подходит. Лично вчера прогулялся туда, заглянул — точно, бывают там люди: соломы натаскано, чтоб, значит, спать, опять же следы всякие как внутри, так и снаружи. В общем, днём туда не приезжают, раз никто не видел, а на ночь бывает и останавливаются.
— Хм… — задумался я. — Очень интересно. Ещё что-то выяснили?
— Да. Я до милиции кузнецом был… Да и сейчас по старой памяти частенько помочь просют.
— К чему клоните, Александр Александрович?
— Да к тому, что все здешние лошадки с моими подковами ходят. Так вот, возле этого амбара часто останавливалась телега Егора Башкатова.
— Что за Егор?
— Да живёт тут у нас один, служил раньше в продотряде, потом запил, его оттуда и попёрли. Потом вроде за ум взялся, хозяйство завёл, лошадь опять же, телегу, извозом стал промышлять. Ну, я прикинул: нечего возле того амбара ему делать. Если б хотел, у себя б ночевал: у него ни бабы, ни детишек нет, один как перст.
— А где он сейчас?
— Так в Ростов с утра поехал.
Я напрягся.
— Словесный портрет дать можете?
— Отчего ж не дать… Невысокий такой, щупленький. Хромой — говорит, пулей зацепило, но может и врёт. Говор тихий, вежливый. Ни с кем не ругается, гонору не проявляет.
— Значит, хромой…
— Так и есть, хромой.
— На какую ногу?
— На левую.
Я кивнул, переваривая услышанное. Кажется, пазл сложился, и эту ночь мне придётся ночевать под крышей амбара.