Ротмистр Гордеев 2
Шрифт:
Мичман открывает очередной ящик — внутри аккуратно уложены веретенообразные мины с хвостовым оперением. Власьев снаряжает магазин своего детища патронами, закладывает в ствол мину.
— Стрелять по навесной или прямой наводкой?
— Прицел приспособлен под прямую, но навесом бьёт на триста-четыреста саженей.
— А прямой?
— На двести.
Ну вот, так хорошо начиналось, когда он упоминал привычные килограммы и миллиметры. Теперь снова вести пересчёт.
В голове умножаю на два, чтобы перевести сажени в более понятные
— Дозвольте испытать?
— Конечно, господин штабс-ротмистр.
— Благодарю.
Передёргиваю затвор, досылая патрон в патронник, упираю приклад в плечо, целюсь.
Ж-бах! Комья земли и дым поднимаются почти там, куда я и целил.
— Отличная вещь.
— Владейте, подарок. К нему два десятка мин.
Обнимаю Власьева от души. Благодетель. Это ж почти РПГ. Правда, тот ближе к ракетам с реактивным принципом.
Случайно проговорюсь вслух.
— Простите, вы о чём? — смотрит на меня с изумлением мичман.
Как хорошо, что он инженер и способен понять с полуслова.
Как могу, объясняю принцип действия ручного реактивного гранатомёта.
Власьев в задумчивости скребёт пальцами подбородок.
— Вы просто кладезь идей, Николай Михалыч…
[1] Гиляровский, хоть и родился в Вологодской губернии, где его батюшка служил помощником управляющего в имении, в зрелом возрасте больше походил на запорожского казака. Недаром Репин писал с него одного из казаков со своей знаменитой «Запорожцы пишут письмо турецкому султану», а скульптор Андреев именно с него лепил образ Тараса Бульбы для памятника Гоголю.
[2] Здесь имеется в виду «разведчику».
Глава 14
Время подходит к вечеру. Договариваюсь с Власьевым, что мичман и его команда заночуют в нашем расположении — ну не гнать же их от меня на ночь глядя. Обещаю, что их накормят и спать уложат.
— И в баньке выпарят? — хохочет Власьев, вспомнив старую русскую сказку.
— Задержитесь ещё чуток — можно и баньку организовать, — подтверждаю я.
Нравится мне этот мичман и его команда. С удовольствием бы под себя загрёб, да кто ж мне отдаст толкового кадра.
Гиляровский долго мнётся — неожиданное качество для газетчика, потом вдруг решается:
— Николай Михалыч…
— Слушаю вас, Владимир Алексеевич.
— Простите покорно, что напрашиваюсь… Дозвольте побыть вместе с вашим эскадроном какое-то время? Недельку, если не надоем — так две.
Он смотрит на меня глазами Кота в сапогах из американского мультика.
Задумчиво чешу вспотевший затылок.
— А как же ваше издание? Они, наверное, ждут от вас новые статьи…
— С редактором я разберусь. Скажу, что готовлю такой материал — пальчики оближут. Уверен, мне пойдут навстречу, — обещает Гиляровский.
— А этот материал — он что, будет полностью посвящён нашему эскадрону? — мысленно начинаю подсчитывать политические барыши я.
Пиар в нашем деле — штука полезная. Иногда помогает открывать нужные двери.
— Ну вы же не будете против? Мне кажется, надо распространить передовой опыт по всему фронту, — приводит веские аргументы Гиляровский.
Собственно, сейчас он озвучивает мои мысли.
— Только надо понимать — ко всем частям он будет не применим. Всё-таки у нас свой круг задач. Мы в первую очередь разведывательно-диверсионное подразделение. Наша специализация: сбор разведданых и рейды по тылам врага, — осторожно напоминаю я.
— Безусловно, я обязательно упомяну об этом. Если хотите — дам вам прочитать материал, перед тем как отправить его в редакцию.
Оказывается, дядя Гиляй готов даже на журналистский подвиг. Не каждый способен на такое. Я уж не говорю, что некоторые газетчики вообще пишут от балды. И их заметки, изобилующие «стремительными домкратами», вызывают у нас на передке иронию и горький смех.
— Есть ещё один вопрос, Николай Михалыч…
— Только если это не военная тайна, — смеюсь я.
— Что вы! Не сочтите за бестактность, но… Не боитесь ли вы вызвать гнев и раздражение там, наверху? Вы же знаете, насколько косным порой бывает наше военное начальство, как сторонится передовых идей…
— И не только начальство, — вздыхаю я. — Вы затронули больную тему, Владимир Алексеевич. Даже здесь в полку я столкнулся с непониманием. Большинство офицеров по-прежнему считают меня выскочкой и воспринимают мои идеи в штыки. А что касается генералов… Пока мне идут навстречу. Надеюсь, это будет продолжаться максимально долго, хотя… «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев и барская любовь».
— Да, лучше Грибоедова, пожалуй, не скажешь, — кивает Гиляровский. — Так что, Николай Михалыч, не помешаю я вам? Если что, можете использовать меня наряду с нижними чинами. Никаких обид с моей стороны…
— Вы уж лучше потренируйте моих солдат. Покажите, чему научились от вашего сэнсея Китаева.
— Обязательно, — улыбается в усы он.
Определяю его на ночлег в том же доме, где квартирую. Мой ординарец уже готовит для Гиляровского постель. Судя по взглядам домового к журналисту он испытывает просто священный трепет. Всем нам дядя Гиляй кажется небожителем.
Вечером на огонёк заходят свободные от дежурства офицеры эскадрона и вольноопределяющиеся. Стол для них снова накрыт, правда. На сей раз никакого алкоголя — хорошего понемногу, особенно на войне.
Отсутствие хмельного не мешает интересной беседе.
Начинается она с того, что Гиляровский присутствовал на ужине бойцов моего эскадрона и остался под большим впечатлением:
— А хорошо у вас кормят солдат, Николай Михайлович.
— Стараемся.
— Понимаете, я думал, у вас будет как у всех — в лучшем случае, сухари и пустой гаолян на воде, а тут тебе и каша гречневая, и мясо… Просто чудо! Расскажите, как добились такого волшебства?