Ротмистр Гордеев 2
Шрифт:
— Немедленно проверить, не записан ли сегодня на приём к Командующему и Наместнику капитан Рассохин из…
— Из сибирских стрелков, — подсказывает Соня.
— Выполняйте.
Адъютант щёлкает каблуками, наклоняет в лёгком поклоне голову с аккуратным пробором и испаряется из кабинета. Его сменяет пара солдат с исходящими паром судками.
Есть не хочется, ковыряюсь в еде, в отличие от Николова с Соней, проявляющих завидный аппетит.
— Господин подполковник, простите, что отвлекаю от еды… Если бы вы
Вилка Николова с куском мяса замирает на полпути ко рту. Подполковник бледнеет.
— Думаете, японцы готовят удар?
В моём мире японцы ударили 24 августа, когда прекратились двухнедельные дожди, грязь и хляби просохли и стало возможно нормально наступать без боязни увязнуть в грязи. Здесь дожди уже выпали, 24 августа было три дня назад, но тогда японцы не ударили, видимо, сказался наш рейда по японским тылам, выбивший у врага пару полков и изрядное количество запасённых боеприпасов. Но они могли подтянуть недостающее к фронту за эти дни.
— Уверен, господин подполковник.
Николову непросто принять решение. Прокукарекаешь тревогу, а японского удара не случится.
— Сергей Красенович, я понимаю, не ваша зона ответственности. Не ваш уровень принятия решений. Хотите, я всё возьму на себя и лично сообщу об этих предположениях Куропаткину с Алексеевым? — предлагаю я.
В кабинет врывается запыхавшийся адъютант.
— Господин подполковник, капитан Рассохин есть в сегодняшних списках представлений командующего и наместника.
— Кто внёс капитана в список?
— Полковник Кривицкий. Именно он составлял все списки представлений.
— На какой час ему назначено?
— На четверть пятого по полудни.
Не сговариваясь, смотрим на часы. Стрелки приближаются в трём часам дня. Николов поворачивается ко мне.
— А у вас на который час назначено?
— На половину четвёртого.
— Поручик! Встаньте рядом с господином штабс-ротмистром.
Недоумевающий адъютант Николова встаёт рядом со мной. Контрразведчик придирчиво рассматривает нас.
— Как полагаете, Софья Александровна, у поручика с вашим командиром есть сходство в фигурах?
Соня встаёт, обходит нас кругом. Думает.
— Рост у них почти одинаков, в плечах и талии различия невелики…
— Софья Александровна, оставьте нас ненадолго. Можете скоротать время в приёмной.
Вот что значит — хорошее воспитание. Соня беспрекословно выходит.
— Поручик, раздевайтесь! Это приказ, — командует контрразведчик.
Адъютант Николова густо краснеет, хочет что-то возразить, но подполковник поясняет:
— У штабс-ротмистра безнадёжно испорчен парадный мундир. Вы же не откажете боевому товарищу? Одолжите Николаю Михайловичу свой на пару часов.
Адъютант мямлит что-то, но, в принципе, не возражает.
— А мне что же, в исподнем остаться? — наконец, выдавливает из себя он.
— Пошлите за полевым мундиром, и всех делов.
— Я иду в штаб с вами! — Соня решительно поднимается с дивана, на котором она только что листала столичные газеты недельной давности, стоило нам с Николовым появиться в приёмной.
— Софья Александровна, не может быть и речи.
— Вольноопределяющаяся Серебрякова, у вас были какие-то дела в госпитале?
— Господин ротмистр… Ну, Николя… — закусила нижнюю губку и смотрит оленьими глазами, этакий оленёнок Бэмби… И тут же добавляет решительности в голос:
— Я вас одних не отпущу. А если там будут раненые? Мой долг оказать им первую помощь.
Вы когда-нибудь пробовали спорить с женщинами? Даже начинать не стоит. Всё равно останетесь виноватыми.
— Хорошо, Софья Александровна, но вот вам мой приказ: самой никуда не соваться. Скажу «лежать» — исполнять не медля. Ясно?
— Так точно, господин ротмистр.
Вот лиса. Ладно хоть Николов не возражает.
— Не будем медлить. Время дорого! — слова подполковника звучат, как приказ.
В штаб армии успеваем прибыть за пять минут до назначенного мне для преставления времени.
По-быстрому осматриваюсь. Вдруг лже-капитан явился пораньше?
Но его, слава богу, нет. Приёмная Куропаткина полна таких же, как и я офицеров, вызванных для награждения и тождественного производства в новый чин. Где-то среди них — люди Николова.
То и дело ловлю взгляды, бросаемые господами офицерами на мадмуазель Серебрякову. Очень и очень заинтересованные взгляды. Чувствую, как начинают гореть щёки. Я, что — ревную?
Из кабинета выходит очередной новопроизведённый капитан. Он улыбается и сияет как начищенный самовар.
Штабной офицер сверяется со списком:
— Штабс-ротмистр Гордеев!
Пора!
Оправляю чужой мундир, вхожу в двери начальственного кабинета. Подполковник Николов входит следом.
— Ваши высокоблагородия, штабс-ротмистр Гордеев по вашему приказанию прибыл.
На меня оба высокоблагородия смотрят с любопытством, а вот друг на друга с неприязнью и какой-то ревностью. И это не просто традиционное армейское противостояние флотских и сухопутных. Тут всё круче закручено.
Куропаткин эту кампанию начал командующим Маньчжурской армии, Алексеев, бывший на начало войны Наместником Дальнего Востока, стал Главкомом сухопутными и морскими силами на всём Тихом океане.
Если всё будет идти, как шло в моём мире, в октябре после сражения на реке Шахэ, Алексеева отодвинут от командования и назначат Главкомом Куропаткина. Но Куропаткин Главкомом пробудет только до марта следующего, 1905-го, затем из-за неудач его снова низведут до командующего 1-й Маньчжурской армией.