Ротмистр Гордеев
Шрифт:
Выпуск произведения без разрешения издательства считается противоправным и преследуется по закону
Глава 1
Люблю рынки, когда наша мангруппа заходит в местные селения на огонёк. Кругом война, жара, бармалеи со своими засадами, а тут – вечные сказки «Тысячи и одной ночи». Настоящие, не прилизанный Голливуд.
Красота! Живые куры кудахчут, овцы блеют, фрукты и овощи грудами лежат на импровизированных
Идём тройкой, смотрим. Продавцы в основном тётки или старики. Покупатели – тётки. Мужиков почти не встретишь – бегают друг за другом с автоматами по местным пескам, кто в правительственных войсках, кто у повстанцев.
Повстанцы разные: одни совсем религиозные, другие религиозные, но не очень, а третьим всё равно, лишь бы заплатили. Все воюют со всеми. А мы? Мы – за мир, за законного президента и за Родину. Ну и что, что Родина в тысяче километров отсюда? Раз послали сюда, значит, надо. Мы – люди военные. Тоже бегаем за повстанцами.
– Тащ старший лейтенант, – толкает меня в бок Савельев, – разрешите освежиться купить. В горле уже скрипит от песка.
Оглядываюсь. В нескольких метрах сидит местный пацан, автомат в руки брать ему ещё рано, а торговать – в самый раз. За спиной в тенёчке пара ящиков с банками газировки, бидон с водой, бутылки с подозрительной молочкой. По виду не скажешь, кого доили: козу, корову или верблюда. Ну её на фиг, такую. Нам только отравлений не хватало.
– Газировку возьми на всех, – протягиваю ему пару местных купюр, – должно хватить.
Савельев идёт к пацану торговаться за три банки шипучки. Мы с Кроминым осматриваемся по сторонам.
В закутке между развалинами сидит неподвижно в чёрном бурнусе крепкий ещё, хотя и с сединой в бороде араб-бедуин. Только глаза в сетке крупных морщин не арабские – светлые в синеву. Кинжал на поясе в потёртых ножнах с истёртым золотом вышивки. Перед ним на коврике нехитрый товар…
Э-э, нет, товар как раз хитрый. Монеты – медяшки, серебрушки и даже вроде пара золотых с полу-, а то и почти совсем стёртыми надписями и рельефами. Позеленевшие масляные лампы – того и гляди с джинном каким внутри. И она – висюлька на кожаном шнурке, восьмиконечная звезда с голубым эмалевым глазом в центре. Такие глаза на Востоке любят держать в доме или на себе от сглаза и порчи. А вот чтобы он был вписан в восьмиконечную арабскую звезду…
Подхожу, наклоняюсь, чтобы получше рассмотреть. Кромин за плечом сечёт сейчас остальной рынок, ему эта старинная дребедень до одного места. Бедуин, увидев, что вещица меня заинтересовала, хитро сверкнул глазами, протянул в руку: смотри, мол. И звезда непростая, это же змей так изогнулся, кусая
– Бери, господин. Старая вещь, ценная, – на ломаном русском неожиданно говорит араб.
Ничего удивительного, за то время, что мы здесь, многие местные выучили наш язык. Хотя бы вот для таких взаимовыгодных операций.
– Ценная? Да у меня, наверное, и денег нет таких. Сколько просишь?
Араб достаёт из складок своих одеяний мобильный телефон, набирает цифру. Н-да… Ценная вещица и стоит, как крыло от самолёта. Но мы на Востоке или где? Набираю свою цифру – в три раза меньше. Резьба морщин моего визави даже не дрогнула, только голубые глаза сверкнули льдинками. Он набирает новую цену – в полтора раза меньше изначальной. Сбиваю её вдвое.
Подваливает Савельев с шипучкой.
– Чё это? – шепчет Кромину.
– Командир торгуется, – отвечает тот, продолжая сечь периметр.
Пшикают две банки. Подчинённые мои жадно глотают газировку. Что с них возьмёшь, мальчишки ещё, пусть и с автоматами. Нам в Рязанском училище с первого курса вколачивали: не утоляет газировка жажду, ещё сильнее потом пить хочется. Лучше в воду щепотку соли. Пить противно, а жажду снимает на время. Ещё лучше – зелёный чай, но его ещё прочувствовать надо и пить почти горячим.
Савельев протягивает третью банку.
– Держите, тащ старший лейтенант.
– Разделите между собой. Я из фляжки обойдусь.
Пшикнула третья банка. Пока парни по очереди передают друг дружке банку, снимаю с пояса фляжку с тепловатой подсоленной водой. Делаю пару глотков и сразу чувствую, что полегчало.
Бедуин протягивает свой телефон с новой цифрой. Уже лучше. Но и я не останавливаю процесс, уменьшаю сумму. Бедуин горестно качает головой, цокает языком, разводит руками – дескать, разорить меня хочешь! Пока всё идёт как по учебнику.
Делаю вид, что теряю интерес к дальнейшей торговле. Хлопаю подчинённых по плечам.
– Пошли, парни.
Шаг, другой, третий прочь от бедуина с его барахлом с раскопок.
– Постойте, господин!
Так и есть, окликнул в спину. Игра продолжается. Торг уместен.
Разворачиваемся, возвращаемся к бедуину. Он показывает новую цифру. Уменьшаю её на треть. Бедуин пыхтит, прижимает руку к сердцу, мотает головой. Пишет свой вариант. Скидываю ещё немного. Вещица-то реально редкая. Дома смогу загнать её с хорошим барышом. Или оставлю себе на память об очередной командировке. Она у меня далеко не первая.
Наконец согласие с бедуином достигнуто. Бьём по рукам. Достаю деньги, отсчитываю нужную сумму, протягиваю продавцу. Он благодарно кланяется, хитро смотрит своими голубыми гляделками, встаёт и вешает талисман мне на шею. Как раз поверх броника.
– Удачи тебе, отец! – говорю я.
– Храни тебя Аллах! – доносится вслед.
Идём прочь, на ходу заправляю талисман под форму, поближе к телу. Металл приятно холодит кожу, чуть покалывая. Статическое электричество, что ли? Небо на горизонте хмурится. Гроза? Откуда здесь?