Роуд-муви
Шрифт:
– Да найми ты сообразительного журналюгу! – Чемодан глотнул коктейль, изящно поставив его перед носом Никиты.
– Не вариант, старик не идиот – точнее идиот, конечно, но нюх у старого лиса тот еще.
– Неужто не найдется мастера, который за приличную сумму, а ради такого дела, я уверен, ты сможешь ее найти – напишет эту чертову повесть или что там у тебя?
– Да не найти такого, я уверен; старик хоть и ненавидит люто мою писанину, но я уверен, он читал все, и, пожалуй, лучше меня знает отличия моих текстов от чьих-либо еще.
– А
– Не-е-ет, Чемодан, не глупи, и не говори, что тебе в голову опять пришла эта идея, – сжал кулаки Никита.
Приятель озорно улыбнулся и, щелкнув пальцами, привлек внимание сновавшего неподалеку официанта: «Два лонг-айленда», – после чего он замер на несколько секунд с глупой, блуждающей улыбкой на лице.
– А почему нет?! – с вызовом Чемодан хлопнул ладонью по столу, – тебе не надоело все это? – он неопределенно показал вокруг, – разврат, алкоголь, наркотики, тупые дружки, дети богатеньких папаш, в общем – вся наша братия?
Никита, несмотря на алкогольный шум в голове, с удивлением уставился на собутыльника, как будто увидел его в первый раз.
– Да-да, это же настоящее приключение, забраться в какую-нибудь дыру, и попытаться написать что-нибудь настоящее, что никогда не проявится тут. Путешествие Духа, мать его. Разве нет интереса хоть раз в жизни совершить такое? Если проанализировать ситуацию, многие известные люди прошлого совершали подобные…
– Хватит! – Стеклов стукнул кулаком по столу так, что коктейли подпрыгнули.
– Как хочешь, – Чемодан манерно закинул за ухо прядь своих длинных волос и уставился в потолок.
– Это получится, что я играю-таки по его правилам, – через какое-то время произнес Никита.
– Иногда играть по правилам и нарушать их – одно и то же, думаю, старик ни на секунду не поверил, что ты можешь внять его совету.
– Знаешь, Чемодан, устал я сегодня, поеду-ка домой.
Тот вскинул брови: «И что, даже без прощального хоровода «кровавых Мэри»»?
– Сегодня без хороводов, – отрезал Стеклов.
Встав, незадачливый писатель удивился, что пьянее, чем предполагал. Подойдя к барной стойке, он положил купюру на стол: «Вызови такси, пожалуйста».
– Хорошо, – ответил бармен, достал рюмку, и наполнил ее, – твой любимый, за счет заведения.
– Не надо, – отмахнулся Стеклов.
Уже в такси, наблюдая, как за окном размыто проносятся огни ночного города, Никита понимал: в нем зреет важное решение. Несмотря на состояние, в котором трудно объяснить самому себе, о чем только что думал – решение имело собственную волю, набирало вес и было легким и сложным одновременно.
Придя домой, в свою дорогую, но находящуюся в беспорядке квартиру, хозяин, не снимая ботинок, устремился в туалет, чтобы очистить желудок. Вскоре, устаревшая политическая карта, висевшая там, была снята и суетливо водружена на стену в комнате.
Стеклов взял дротик для игры в «дартс» и повернулся спиной к развернутому изображению планеты. Его шатнуло. Мужественно устояв на ногах, писатель повернулся и сделал бросок вслепую, открыл глаза и подошел к карте: «Ну почему не Италия?»
Никита поднял трубку телефона, и набрал номер:
– Алло, мне билет на ближайший рейс в Сибирь. Куда именно? В город К.!…Нет, скидки не интересуют, мне нужен именно ближайший, а то могу передумать… Согласитесь, это же просто задница… Да, хорошо, что вы меня понимаете, и обратный билет сделать можно?.. Через три месяца, ровно… Да не интересует скидка, главное чтоб чертов самолет прилетел…
Положив трубку, Стеклов расхохотался, и бросился в кровать, не снимая ботинок. Спал он спокойно, без снов, от чего проснувшись утром, испытал незнакомое чувство, как будто родился заново.
– Как это неприятно – рождаться, – вслух поморщился он, запихивая кокаин в потайной карманчик чемодана.
Сельское трио не видно с партера
Корней Васильевич, известный также под кличкой Рыжий, продирался сквозь кусты, не разбирая дороги, не глядя перед собой, не надеясь на чудеса. Он потерял счет времени: дни, ночи и бесконечные комары слились в его воспаленном сознании в сухую колючую кашу, по сравнению с которой тюремная баланда выглядела изысканным блюдом. Все, что у него осталось – это желание ползти вперед, выбраться хоть куда-нибудь из этой лесной паутины.
«Вот он – ад, в котором не жарят», – мелькнула мысль у Корнея Васильевича: «Чертова куча злобных кровососов, а у грешников не кончается кровь».
Это мысль развеселила его, вызвав хриплый, незнакомым самому себе смех. Звук, исторгнутый из собственного горла, привел его в чувство и Рыжий остановился, упершись плечом в сосну. Он достал из-за пазухи кусок чего-то, завернутого в холстину.
Развернув тряпку, Рыжий пристально посмотрел на кусок почерневшего мяса, на котором еще угадывалась татуировка: «Нет счастья в жизни». Он поднес мясо ко рту, зажмурился; челюсть и руки мелко задрожали. В тот самый момент он услышал вдалеке еле уловимый шум, похожий на собачий лай. Первым желанием было ринуться в обратную сторону – бежать – однако ноги уже не слушали Корнея Васильевича: они несли его ближе к людям – даже таким, которые ищут его с собаками, и встреча с ними явно не сулит ничего хорошего.
В определенный момент Рыжий появился на опушке как лесное привидение, неожиданно возникшее посреди бела дня: шатающаяся фигура, в телогрейке, с серой кожей, обтягивающей кости. Если бы комары умели разговаривать, они бы поведали, насколько жуток был взгляд воспаленных глаз, сверкающих из потемневших глазниц. Но никто из разумных, умеющих разговаривать существ не видел этого момента, не лишенного некоторой странной торжественности – момента, когда Корней Васильевич, известный под кличкой Рыжий, нашел деревню Степанчиково.