Роуд-муви
Шрифт:
– А по мне, если бы трактора с улицы убрать, так вы тут в семнадцатом живете.
– Вопрос риторический, с вами, столичными тяжело спорить.
Никита удивился, как местный алкоголик легко определил, откуда он приехал.
– В наше время грусти не стало: вот чтоб в одеяло завернуться, сесть у пруда и как
загрустить за что-то настоящее, что поймал однажды, да потерял. Это как рыбу за хвост поймать – ты ее р-р-раз, а она вильнула и в глубины ушла, но рука-то помнит! – пьяница перехватил бутылку и показал разжатую ладонь, – а у тебя вот было что-нибудь такое? Что всегда с тобой, да разъедает изнутри?
–Ты имеешь в виду это? – Никита кивнул на
– Хех, да этим даже желудок не проймешь, не то, что душу, для души надо чего-нибудь покрепче.
Стараясь быть незаметным, Стеклов достал коробочку. Подцепил порошок, вдохнул и потер нос, давая кокаину раствориться.
– Нет, пожалуй, у меня нет ничего, что разъедало бы меня изнутри, у меня только то, что бодрит.
– А у меня кончилось, – понимающе заметил пьяница и кивнул на бутылку.
Лохматый собеседник живо вскочил и походкой моряка, долго бывшего в плавании и недавно сошедшего на берег, направился в сторону магазина.
– Подождешь, добрый человек? Бумажку твою испробую.
Стеклов еще раз потер нос. Жизнь налаживалась. Он еще не знал о чем писать, но казалось, что барьер преодолен. Хотелось вареной картошки. Даже нервозность, которую дает порошок, прошла, уступив место созерцательному благодушию. Захотелось снять обувь и пройтись по деревне босиком.
Из магазина вприпрыжку бежал пьяница, в руке он держал бутылку:
– Получилось! – кричал он, – получилось!
– Продали?
– Думал не пройдет, а Петровна наша, как увидела американские, говорит, бог с
тобой, продам, авось, сгодятся деньги заморские. Да и мужу диво показать хочет.
– Ну, вот видишь – везет тебе.
– И то верно, а я уж сдуру решил, что только подтираться годится подарок твой.
Узенькая такая бумажка, в аккурат на палец.
Никита ухмыльнулся, а его собеседник тем временем расселся на траве. Откуда-то из кармана трико появился пожухший огурец.
– Ну что, примем? – подмигнул пьяница.
– А давай, – согласился Стеклов.
– Вот и правильно, оно лучше порошков заморских.
Никита вздрогнул.
– А ты с чего решил про порошки заморские?
– Долгая история, они и привели меня сюда, можно сказать.
– Расскажи, я как раз собираю истории.
– Это как братья Гримм? – пьяница бесцеремонно расхохотался.
– Ну, типа того. Пишу я немного.
– Хех, писатель что ли? О чем пишешь-то?
– Сам не знаю, что не напишу – все мертво, как век твой девятнадцатый.
– Так с тех пор все и мертво, ничто не истинно потому что. Разве что… – мужчина замолчал и многозначительно взглянул на бутылку.
– А твоя-то история живая?
– Она, как же это у вас образованных называется? Банальность! Вот. Давай-ка пей – хватит держать.
Выпили.
– Моя история обычная, – рассказчик хрустнул огурцом, – жил я в городе раньше, была квартира у меня, и дача, и деньги. Родители состоятельные, не нуждался я. Скука. И книжки читал и с богемой по кабакам таскался, а все тоска терзала. Хоть и молод был, а казалось все мелким и неважным. Это ж надо, родиться в бесконечной вселенной, а жизнь потратить на глупую работу. Людишки никчемные вокруг копошатся. Страшно мне было, что стану я клерком, и буду всю жизнь думать, как копейку урвать, да сэкономить – никакой тебе поэзии. Да однажды узнал я про лекарство душевное. Порошки эти. И попробовав, понял – мир разговаривает со мной, и что людишки больше не глушат этого голоса, лишний шум уходит. Да коварные порошки оказались: когда действие кончалось, шум возвращался сильнее прежнего; слышал я как будто все голоса, и все лгут да притворяются. Избегать я стал голосов, уши затыкать. Наушники не снимал даже ночью, да только не помогало ничего – шум такой был, что казалось, все кости переломает. Только вещества заставляли голоса замолчать. Родители заметили, когда уж поздно было. Маялись со мной долго. Отец помер с расстройства, а мать уволили за то, что лекарства крала для меня из больницы. Как и она скончалась, потерял я и квартиру, и остальное имущество. Решил тогда я уехать туда, где шума такого нет; долго ехал и бежал, пока тут не оказался. Перемаялся. Так и живу. Тихо здесь, голосов не слышно почти. Но в последние дни тишина по ночам странная, много лет такой не слышал. Ни людей. Ни птиц. Ни змей.
– Хм.
– А-а-а, – махнул рукой пьяница, – ты же писатель, сам понимаешь, такими историями нынче не удивить. Но есть тут человек один, – собеседник перешел на шепот, – вот история, так история, стоит, чтоб в коллекцию взять.
– Хм, расскажешь?
– Ну, – новый знакомый смутился и заметно занервничал, – ведь чуть-чуть, самую малость, немного один раз не повредит, только вспомнить и забыть сразу, а?
Сконфуженный Стеклов потянулся за коробочкой, аккуратно открыл ее и протянул собеседнику. Тот дрожащей рукой захватил маленькую щепотку, сунул в ноздрю, привычным движением потер нос и зажмурился, закинув голову. Мужчина замер почти на минуту. Когда он открыл глаза, Стеклов отметил, что они светились каким-то безумным блеском. Пьяница вскочил, размял шею и суставы как боксер перед схваткой.
– Так вот, слушай, – улыбаясь почти зловеще, сказал он.
Индиго
(рассказ пьяницы)
Эта история началась в те времена, когда я еще был молодым и жил в городе, и не закончена до сих пор. Возможно, тебе будет интересно, потому как по сути, это рассказ о таланте, гениальности, сверхспособности, если угодно. Талант зачастую принято рассматривать как некий сверхъестественный дар, но видится мне: он может быть проклятьем, болезнью, неудобным отклонением от нормы. Полагаю, все зависит от масштаба личности, которая в силу неких причин стала носителем этого свойства. Для натуры сложной и образованной подобный дар является топливом. Как бензин для автомобиля. А ежели попадёт способность в душу простую, да мещанскую? Это ж получается бензин в бумажном стакане, – хранить можно, а вот зажигать нет.
Подобный бумажный стакан жил со мной на лестничной площадке, и по случайному, неизвестному порядку вещей и сейчас находится неподалеку. Зовут его, вернее ее – Лариса. В те времена это была пухлая, серьезная девочка, с неизменными красными бантами. Вряд ли бы она задержалась в цепочке неважных воспоминаний, меркнущих с годами и неотличимыми от снов, если бы не произошедший с ней конфуз – у соседки обнаружили недюжинные математические способности, граничащие, как утверждали, с гениальностью.
Все началось с мелочи: на школьном экзамене вечная молчунья и троечница представила все ответы, но не написала способ решения. Преподаватель поначалу пришел в ярость, решив, что нерадивая ученица попросту списала результаты. Глядя на детские слезы и утверждения, что девочка видит ответы в своей голове, он не выдержал и решил проверить феномен на практике. Математики, как ни крути – мыслят рационально. Он давал ученице уравнение за уравнением, постепенно повышая сложность, и сразу получал результат, без способа решения.