Ровесники. Герой асфальта
Шрифт:
– Часы есть?
Я даже вздрогнула от этого неожиданного вопроса. Виталик стоял ко мне спиной, внимательно изучая двор через стекло. Он, вроде бы, совсем забыл о моем присутствии рядом.
– Что? – Растерялась я.
– Часы, спрашиваю, у тебя есть? Сколько сейчас времени?
Я торопливо вскинула руку:
– Без пяти девять.
Заметила, как Виталик, не меняя позы, покачал головой. На всякий случай ещё раз дернула дверную ручку. Какое там! Заперта…Конечно, это очень здорово придумано, но когда они нас думают освобождать? Вон уже все потихоньку расходиться начинают.
– Ну как?
– Никак. Закрыто.
– Идиотизм какой-то. И чего тебя сюда принесло? – В голосе его звучала откровенная досада. Я постаралась сдержать обиду.
– Ленка с Маринкой сказали, что тебя тут ребята бьют.
– Ну и что?
– Как это – что? Я за тебя испугалась.
– Спасибо. – Он помолчал немного. – А я ведь их действительно тут ждал. Чернов с Раскопиным сказали, что пацаны меня за измену судить хотят. Сказали, если не трусишь, иди в мастерскую и жди. А тут ты…Нарочно что ли?
– Не знаю, Виталь…Честно слово.
Кажется, на этот раз он поверил мне больше. Тяжело вздохнув, отошёл наконец-то от окна, постоял в раздумии и снова уселся на угол верстака. Меня от только что пережитого волнения ноги держать отказывались. Постояв ещё какое-то время возле двери, я медленно сползла по ней вниз, села на корточки. Будь что будет…Всё равно…
36
Больше на часы я не смотрела. И без них было ясно, что времени прошло много. Даже слишком много. Через окно было видно, как толпами уходят из школы ребята. Шумные, весёлые… Многие, безусловно, под мухой. Одно за другим гасли окна. Отчётливо понимая, что про нас забыли, я, как ни странно, сохраняла спартанское спокойствие. Было даже интересно, чем кончится наше с Виталиком заточение в мастерской.
Сам Виталик тоже находился в состоянии какой-то нездоровой заторможенности. Забравшись на верстак, он так и застыл, глядя прямо перед собой, и я не решалась отвлекать его от своих мыслей. Да и что тут можно было сказать? Всё, что хотела, я уже объяснила. И он ничего мне не ответил. Я подозревала, что Виталик в растерянности и сам не знает, как ему со мной быть. И если в душе его после моей пылкой речи и возникли какие-то тёплые чувства, то проявлять их он не торопился, боясь, видимо, снова попасть впросак. Что ж, понять Виталика было можно.
Ноги мои затекли от долгого сидения на корточках, однако менять положение и садиться на верстак, поближе к Виталику, я не решалась. Хотя тут, помимо столов, были, конечно же, и стулья. Я могла бы устроиться поудобнее, сохраняя при этом дистанцию. Только убежища покидать не хотелось. Так я самой себе казалась маленькой и невидимой. Снизу рассматривала я тускло освещённый кабинет. Многочисленные плакаты на стенах подробно объясняли, что такое техника безопасности, инструктировали в оказании первой медицинской помощи при несчастных случаях самого разного характера. Нарисованные на казённых картинках человечки были до смешного одинаковыми. Они накладывали друг другу марлевые повязки, шины и жгуты, и всё у них очень легко получалось. Стараясь отвлечься от
– Половина одиннадцатого!
Полтора часа – как один миг! Какой ужас! Вслух, правда, я этого не сказала. Виталик тоже вел себя на диво спокойно.
– Приколисты. – Тихо вымолвил он и тяжело вздохнул. Кажется, пришла пора немного поговорить, иначе от такого безмолвного плена можно просто с ума сойти. И я тоже вздохнула:
– Мама дома сейчас рвёт и мечет, наверное. Чего я ей потом скажу?
– Придумаешь – чего. – Виталик поддерживал беседу как бы нехотя, на меня он по-прежнему не глядел. – В последнее время твоей маме так много врали, что она научилась всему этому верить.
Эта тема пришлась мне по душе. Я оживлённо встрепенулась и даже попыталась встать на ноги.
– У тебя устаревшие сведения. Моя мама давно уже знает всю правду. О том, кто на самом деле Вадим, и о том, кто на самом деле ты.
Наконец-то мне удалось вывести Виталика из полусонного состояния! Этого он услышать никак не ожидал! Посмотрел на меня изумлённо-недоверчиво, часто заморгал:
– Как?.. Интересно…Кто же ей рассказал?
– Я сама.
По ногам побежали иголки, меня аж передёрнуло всю – до того неприятным было ощущение проходящего онемения.
– Ты сама? Интересно. – Опять повторил Виталик уже мягче. Теперь он глядел на меня, не отрываясь. – И каким же на самом деле я предстал в глазах твоей мамы?
– Настоящим. Я ей рассказала, что ты взял на себя мою вину тогда, в милиции, и что твои родители платили штраф за неё и папу.
– А Канарейка? О нем ты что сказала?
– Тоже правду. Теперь мама его презирает и очень расстраивается, что так обманулась.
– А я?
– Что – ты?
– От моего рыцарского жеста твоя мама случайно не прослезилась?
В голосе Виталика снова зазвучал сарказм. И это после того, как я уже начала верить в благополучный исход нашего диалога.
– Нет. – Бросила я, невольно подстраиваясь под его тон. – Она просто мне поверила. Теперь она не против…
Тут я запнулась, сама не зная отчего и чувствуя, как приливает к щекам кровь, мысленно прокляла себя за самонадеянность. Виталик понял причину моего смущения, однако не проявил больше никакой негативной реакции.
– Значит, меня помиловали. – Заключил он бесстрастно и, отвернувшись, уставился на хорошо изученные мною плакаты.
– Да. Ты не рад? – Я попыталась вернуть его внимание обратно к себе. Не вышло – на меня Виталик не взглянул.
– Нет, почему. Я очень рад. Теперь хоть кто-то не считает меня сволочью.
Разумеется, он имел в виду ребят. Это они сейчас открыто негодовали и возмущались по поводу измены Виталика. Промолчать я не смогла.
– А что ты прикажешь о тебе думать? Если ты поссорился с Канарейкой, это не значит, что ты в праве…
– Это никого не касается! – Неожиданно грубо оборвал меня Виталик, как там, в Доме Офицеров, накануне того рокового спектакля, перевернувшего в наших отношениях всё с ног на голову.