Ровно в полночь
Шрифт:
Все молчали. Только в темноте светились огоньки сигарет Харви да девушки на заднем сиденье. Наступил самый трудный час перед рассветом, когда чувствуешь, что нет сил продержаться еще один день. Когда больные, утомленные бесконечной ночью, прекращают борьбу. И когда профессионалы устраивают засады.
Но засады не было. В пять часов мы уже кружили в лабиринте Канта, огибая центр через северные пригороды.
Харви спросил:
– Как с бензином?
– Неважно. Но, пожалуй, до Анже дотянем. Мы проехали всего двести пятьдесят километров.
Девушка спросила:
– Мы остановимся поесть?
– Купим что-нибудь в Туре.
– Зачем столько ждать?
– Тур – город туристов. Там нас вряд ли запомнят.
Тьма вокруг стала редеть. На фоне светлевшего неба проступали дома и деревья. Дальний свет фар потускнел, даже дождь перестал – видимо, мы его обогнали.
Когда стало совсем светло, я повернул зеркало заднего вида, чтобы впервые рассмотреть наших клиентов.
Мэгенхерду было около пятидесяти, и выглядел он соответственно: тяжелое квадратное лицо с недоверчивой гримасой. Но никаких морщин на высоком лбу, никакой седины в черных густых волосах. Он был похож на бронзовую статую начала века, реалистическую по силуэту, но упрощенную и стилизованную в деталях, чем тогда старались показать, что есть Подлинное Искусство. Очки в массивной темной оправе, рыжеватый плащ очень простого покроя.
Девушка была совсем в другом духе. Лицо ее одновременно казалось невинным и надменным – и редко кому эта комбинация так шла. Строгий овал бледного лица, тонкие брови крутыми дугами от мягкого карандаша. Длинные каштановые волосы распущены по плечам как у Греты Гарбо в роли королевы Кристины. Мисс Джермен крепко спала.
Она никак не сочеталась с Мэгенхердом, хотя я мог быть и не прав. Понятно было, для чего она нужна ему в приемной. Причем хотелось верить, что только там. Наверняка она умела здорово отшивать простых миллионеров, не задевая их самолюбия. От нее такое всегда стерпят.
По крайней мере на манто из щипанного котика она заработала. Из-под манто виднелась белая блузка. Я покосился на Харви, повернул зеркало на место и снова осмотрел шоссе. В Анже мы были около шести – пришлось снизить скорость из-за верениц тяжелых трейлеров.
Теперь можно было выбирать маршрут до Тура: по главному шоссе, ведущему на север, или дорогой вдоль реки. Учитывая время дня, я решил, что трейлеры мешают куда больше, чем рыбаки, и мы помчались вдоль Луары.
– Скоро остановка для заправки, – объявил я. – Придется разговаривать с людьми – в кафе и прочих местах. Надо выбрать, кто кого изображает.
Харви спросил:
– Вы сойдете за француза?
– Если только не попросят паспорт. Любой француз свято убежден, что никто на свете не в состоянии правильно говорить на их языке, им никогда и в голову не придет, что непринужденный собеседник – иностранец.
Харви вздохнул:
– Мой акцент слишком бросается в глаза, так что лучше мне вообще не говорить по-французски. Простой турист из штата Айова, впервые раз в Европе – диковинных старых местах...
Я кивнул и посмотрел на Мэгенхерда.
– Какой у вас паспорт?
– Австрийский, но живу в Швейцарии.
– Фамилия ваша?
– Конечно.
Ничего другого я и не ожидал, но меня это беспокоило.
– Будете говорить по-английски, – решил я. Произношение его оставляло желать лучшего, и на англичанина он вовсе не походил – по крайней мере на мой взгляд. Но с французским ресторатором могло и сойти... – Но если придется показать паспорт, не говорите ни по-английски, ни по-французски. Незнание языков сделает вас зауряднее.
Он хмыкнул – явно не понравилась идея насчет заурядности, но все же понял, в чем тут смысл.
– Мисс Джермен?
– У меня английский паспорт, но я достаточно прилично владею французским.
– Лучше оставайтесь англичанкой. И держитесь как можно высокомернее. У вас это получится. Если будут искать секретаршу, подозрений не вызовет герцогиня.
– Я буду вести себя, как сочту нужным, – какой голос!
– Превосходно.
И что получилось? Английский бизнесмен с подругой из высшего света, американский турист и друг – француз за рулем. Логики не просматривалось, но все лучше чем пара наемников, тайно переправляющих в Лихтенштейн австрийского воротилу и его секретаршу.
Я специально развернулся, чтобы въехать на заправку с востока, якобы мы из Парижа едем к атлантическому побережью, заказал полный бак, и пока сонный парень возился с колонкой, вышел из машины размяться. Харви выскользнул с другой стороны, быстро огляделся, потом привалился к переднему крылу. Я обошел машину, впервые оглядев ее при свете. Царапин, вмятин нет, резина новая, так что тут проблемы не грозят.
Харви вдруг произнес:
– Приятное местечко – эта Франция. Только вот еда чертовски заковыристая. Отдал бы все на свете за цыпленка с бобами. Ей – Богу!
Я был готов его убить, но пришлось подхватить реплику: парень у колонки смотрел на нас.
– Вы шутите? Или в самом деле тоскуете по своему городишке в Айове?
– Где дорогой мой старикан-папаша качается в своей качалке, обдумывая, как бы нагреть индейцев на нефтеносные земли.
Я подмигнул парню и кивнул на Харви.
– Американец... Ему не нравится французская кухня.
Парень уставился на Лоуэлла, словно тот сбежал из зоопарка, и пожал плечами.
Я сунул ему пятьдесят франков и сел в машину. Пока мы морочили голову всего лишь заспанному парню у колонки, но все-таки начало положено.
Развернулся я только за заправкой и выехал на шоссе, минуя ее. К половине седьмого за грязными тучами на востоке появились желтые проблески. Но солнце так и не появилось.
За парой армейских грузовиков, в неурочное время куда-то спешивших, перед нами открылся громадный пилон, признак близости Тура. Потом уже показались башни кафедрального собора и новые районы, нас окружили пролетарии на тарахтящих по всей дороге мопедах.
– Где перекусим? – спросил Харви.
– На рынке. Там кафе уже открыты.