Ровно в полночь
Шрифт:
– Значит, он из Сопротивления?
Я кивнул. Находка меня не удивила: почти все, кого вербовал Мерлен, сражались вместе с ним в Сопротивлении. Но только в кино все партизаны размахивали "стенами". На самом деле их доверяли только тем, кто доказал, что способен попасть из него в цель.
Но теперь он нарвался на противника, который умеет подобраться вплотную и стреляет наверняка. Я пожал плечами. Война давным-давно закончилась и все мы многое забыли. Правда, непохоже, что противник забыл тоже.
Спрятав ключи, я выпрямился. Харви повторил вопрос:
– Куда мы его денем?
– Бросим в море: начался отлив. Ни в гальке, ни в песке нам могилу не вырыть.
– Его найдут.
– Возможно. А может быть и нет. Или далеко отсюда. После нескольких дней в воде время смерти определить точно станет невозможно.
Он кивнул, мы подняли тело и потащили по гальке к морю. Груз был тяжел и неудобен, двигались мы медленно и неуклюже, но в конце концов добрались – зашли по колено в воду и забросили тело метром дальше.
Я взглянул вдаль – горизонта не видно, море и небо слились в густую темную пелену. На всякий случай я промигал фонарем азбукой Морзе сигнал "все в порядке". Ответа не последовало.
Если честно, я его и не ожидал, учитывая погоду и обычную поначалу суматоху. не меньше часа после установленного времени беспокоиться не стоит. Оставалось надеяться, что у Мэгенхерда хватит ума выбраться на берег в маленькой незаметной лодке, оставив яхту за трехмильной зоной.
Ожидание обещало быть долгим. Не обязательно тут мерзнуть нам обоим. Я предложил:
– Возвращайтесь в машину. Смените меня через четверть часа.
Он не ответил и не двинулся с места. Я посветил фонарем ему в лицо фонарем. Он фыркнул.
– Выключите, черт вас возьми!
Я погасил фонарь.
– Извините.
– Не смейте ослеплять меня. Я всегда должен видеть, – голос Харви дрожал от нескрываемого раздражения.
– Простите. Пойдете обсохнуть? – вновь предложил я.
– Ладно... Выпить найдется?
– Я понял, что сегодня вы не пьете.
– Не рассчитывал трупы таскать.
Мне следовало помнить, что люди, чья профессия – оружие, не любят сталкиваться с результатами своей деятельности.
Я в третий раз сказал:
– Простите. – и добавил: – В саквояже немного шотландского виски. Подождите, принесу.
В машине я выловил из саквояжа бутылку. Маленькая фляжка шотландского, причем не из лучших, но другого в самолете не нашлось. Распечатал я ее в поезде – все дешевле, чем пить по тамошним ценам – но три четверти содержимого там еще оставались.
Вернувшись на берег, я снова посветил в море фонарем и протянул бутылку Харви.
Он отказался.
Я сердито уставился на него сквозь дождь. Было холодно, сыро, я тоже не в восторге от того, что обнаружил труп в машине и волок его по берегу, чтобы сбросить в море, – а тут еще напарник не в состоянии решить, пить или нет.
Впрочем, сейчас я и сам не прочь был согреться. Отпив из горлышка, я снова протянул ему бутылку.
– Пейте, путешествие будет долгим.
Он взял ее, взмахнул рукой – и бутылка разлетелась градом осколков у наших ног.
– Не буду я пить!
Виски камнем застряло в желудке, заныли зубы.
– Давно вы не пьете, Харви?
Он тяжело и безнадежно вздохнул.
Я повторил:
– Давно?
– Все будет в порядке. Не волнуйтесь.
Ну конечно, не волнуйтесь! Телохранитель – алкоголик – ничего страшного.
Но теперь я хоть понял, почему он не дотянул до пенсии в американской секретной службе.
– Давно? – мрачно настаивал я.
– Двое суток. Или даже больше. Так бывало и раньше. Я справлюсь.
Странно, но с алкоголиками так бывает – двое суток, неделю или несколько месяцев.
– А как насчет похмелья? – спросил я.
– Все прошло. Теперь до следующего раза.
Это хладнокровное признание меня потрясло. Я открыл рот, намереваясь высказать все, что думаю, и в него тут же хлестнул поток дождя. Все, что мне от него было нужно – продержаться еще двадцать часов. Потом это не моя проблема.
То, что он не зарекался навсегда, в известном смысле обнадеживало. Потому что такие, сломавшись, тут же снова хватаются за бутылку. А день – другой не так трудно, нет причины неожиданно сломаться.
Я еще раз посигналил фонарем. С тем же результатом.
Мы молчали. Под шум дождя волны с гулом разбивались о берег. Я спросил:
– Первая амнезия уже была?
Он хмыкнул.
– Первые провалы в памяти? Как же их запомнить?
Я кивнул. На ответ я не надеялся, но спросить стоило: первый раз, когда не вспомнить, что происходило прошлым вечером, – важный этап. После него вы уже катитесь по наклонной. Только вниз, и выхода нет – во всяком случае, так утверждают врачи.
– Просто интересуюсь.
– Если вы интересуетесь, то должны знать, что такое не обсуждают. – Он помолчал, потом буркнул: – Сигналят.
Я взмахнул фонарем. Слабый огонек мигнул в ответ. На часах – два ночи.
– Вряд ли они, – заметил я, – почти без опоздания.
– Не верите, что большой делец в состоянии нанять толковых людей, чтобы те вовремя доставили его, куда нужно?
– Нет, – ответил я. – Не буду утверждать, что такая мысль приходила мне в голову. Но раз уж нас наняли, придется постараться.