Роза и Крест
Шрифт:
Через час майор наблюдал, как обнаженная Лис стоит перед зеркалом, пытаясь собрать волосы на макушке, прежде чем отправиться в душ, и думал, что входить в Евросоюз местами очень даже приятно.
XV.
Фортуна
Фрида падала в темную пустоту, но полет не пугал ее. Она парила и знала: у пустоты нет дна. Ощущая мягкие касания воздушных струй, совершенную легкость собственного тела, она наслаждалась падением, которое обещало быть бесконечным. Значит, можно ни о чем уже не думать. Никогда. Больше нет прошлого и будущего, есть лишь блаженное здесь и сейчас, оно невыразимо прекрасно и легко. Не важно,
Однако скоро темнота начала рассеиваться, под собой Фрида различила мягкое свечение. Через мгновенье она уже сидела на берегу залива, у самой кромки воды, ощущая ладонью теплые гладкие валуны. По воде гуляла мелкая рябь, море с едва различимым шелестом облизывало камни. Впереди она видела небо, не панораму — лишь часть, обзор закрывали каменистые своды просторной высокой пещеры, в углублении которой она и находилась. Но даже небольшого кусочка неба, открывшегося ее взору, было достаточно, чтобы залюбоваться его красотой. С одной стороны на нем клубились серые облака, объемные, рельефные, с округлыми ватными боками, позолоченными светом. С другой — в воду широкими струями лился густой, желтый, предзакатный свет. Он походил на столпы из молочного тумана. Казалось, времени здесь не существует, и все дышит покоем.
«Это не рай, — почему-то подумала она. И тут же решила: ну и пусть, главное, чтобы так спокойно было всегда». Сбоку в пещере темнело углубление, до которого едва дотягивались редкие косые лучи. Фрида увидела в сумерках большой, вытянутый камень высотой, пожалуй, с три ее роста. Едва освещенный, одним боком он терялся во мгле. Она присмотрелась внимательнее и различила в очертаниях огромного валуна подобие силуэта, верхнюю часть которого венчали длинные полукруглые рога. «Так вот ты какой, не свирепый, не лютующий — бесстрастный», — без толики страха констатировала она. От силуэта исходило ощущение полного безразличия, невозмутимого покоя. Фриде казалось, что эти флюиды пронизывают абсолютно все вокруг, камни и воду, свет и тень. И вот они уже рассеялись в ней самой, отчего Фриде стало невыразимо хорошо. Это чувство не имело ничего общего с прыгающим, будто солнечный зайчик, земным счастьем, от которого все трепетало внутри. Это была блаженная пустота, которая не касается нутра, не колышет его, не волнует. Но именно за эту пустоту Фрида сейчас готова была отдать все на свете.
«Я хочу остаться здесь», — пронеслось в ее голове, но пейзаж тут же сменился. Она оказалась посреди бескрайней дюны с молочно-кремовым песком. Дюна раскинулась насколько хватало взгляда, песчаные насыпи походили на покатые холмы, с которых тонкими струйками осыпался песок, будто атласные ленточки играли на ветру. Однако ветра Фрида не чувствовала, воздух был в меру свежим и в меру теплым. Наверху однородным светом сияло бледно-голубое, почти белое небо. Вокруг было тихо. Абсолютная тишина, но не такая, которая будто навалится тяжестью, закладывая уши, другая — сотканная из легкости и пустоты, существующая и несуществующая одновременно. И снова Фрида ощутила радость обитания в небытие.
Вдруг тело ее стало тяжелеть, тишина становилась плотнее. Сознание словно вытягивало в воронку, куда-то вверх. Она поднималась над дюнами, удаляясь от них все больше. Она возвращалась к реальности. Фрида поняла это еще в полусне и пыталась всеми силами удержать неземное ощущение, которое ей довелось испытать в забытье. Она цеплялась за сон и молила: «Еще немножко!». Но все же проснулась. Веки ее дрогнули, открывать глаза она не торопилась. Слишком легко было «там» и слишком тягостно «здесь».
Когда сон окончательно растаял, Фрида подумала: «Мне все это приснилось. Все-все…», припомнив, что еще до пещеры и дюн ей привиделся Давид, склонившийся над ней с кинжалом во время пугающей мессы. «Я схожу с ума», — мелькнуло в голове, и она открыла глаза. Первое, что она увидела, — мольберт, стоявший в центре соседней комнаты, в которую вела открытая дверь. На нем был установлен чистый холст, на подставке — карта «Дурак». «Следующим я собиралась написать «Дурака», — как в тумане вспоминала Фрида. И вдруг она поняла, что лежит на кровати в одежде поверх покрывала, а правая ее рука перевязана в районе запястья эластичным бинтом, сквозь который проступает кровь.
Она несколько секунд смотрела на забинтованную руку, будто не веря глазам, а потом с ужасом осознала: Давид вовсе не приснился ей! И месса тоже!
Какого черта?! Все это зашло слишком далеко… Оставит ли он ее в покое, вот в чем вопрос. Черт возьми, это же настоящая секта! Разве кому-то доводилось малой кровью отделаться от сектантов? При мыслях о крови рана на руке заныла. «Он знает обо мне все: где я живу, где бываю, чем дышу. Я сама впустила в свою жизнь одержимого психа!» — судорожно соображала она.
Фрида старалась вспомнить, как попала домой, но память обрывалась на моменте, когда на ее запястье только-только выступила кровь. Значит, ее доставили до квартиры, открыли дверь, уложили на кровать… Но одна ли она здесь теперь? Ее охватила паника. Собственная квартира стала ощущаться как большой пустынный лабиринт, в закоулках которого притаилась всевозможная нечисть. Тишина безлюдных комнат словно дышала глубокими, продолжительными, ритмичными вдохами и выдохами огромной зверюги, задремавшей чутким сном в ожидании добычи. Фрида лежала на боку и таращилась немигающим взглядом на белый холст на мольберте. Вдруг ей стало невыносимо жутко от мысли, что вот сейчас она повернет голову и увидит на другом краю кровати неподвижную фигуру, все это время наблюдающую за ней с невозмутимым спокойствием, наслаждающуюся тем, как пульсирует животным, первобытным ужасом ее беззащитное тело.
В какой-то момент ей сделалось жутко настолько, что выносить это чувство дальше стало невозможно. Она резко перекатилась на спину и повернула голову навстречу своему страху. Позади никого не было. Это позволило получить краткосрочную передышку перед новым приступом паники. Теперь ей предстояло встать с кровати и с такой же решительностью обойти все помещения в квартире, проверить каждый шкаф, заглянуть за каждую штору, прежде чем хоть немного успокоиться. Мысль о том, что нужно пойти на кухню, в ванну или просто опустить ноги на пол, казалась Фриде запредельной. Ей вспомнился «рыбий пузырь» — ромб, «размыкающий и растягивающий ткань пространства», о котором она узнала из книг Давида.
Пространство расползалось вокруг нее, словно ветхая марля, пустоты в полотне которой ширились и деформировались, искажая реальность. Она села на кровати, по-турецки подобрав под себя ноги, и сдавила руками виски. Ей казалось, стоит лишь ступить на пол — и к щиколоткам протянется жилистая рука из-под деревянного каркаса. Необходимо преодолеть и этот приступ. Нужно встать, осмотреть квартиру, проверить закрыта ли дверь, вставить ключ в замок с внутренней стороны, сделать что-нибудь, что даст возможность ощутить хоть какую-то защищенность в собственном доме. Она свесила вниз правую ногу.