Роза и лилия
Шрифт:
Вообще-то она и сама хотела предстать перед всеми женщиной, но не сразу, а через некоторое время.
Вечером она поделилась своей тревогой с Матье.
– Да ладно, – сказал тот, – если здесь не получится, пойдем в другое место. Тебя в округе уже все знают. Что нам этот Ломбардский коллеж?
Он снова принялся мастерить кровать. Плоды его трудов были уже налицо, и все было бы хорошо, если бы не ужасный запах клея, который Матье варил из рыбьей чешуи, время от времени подливая в него немного уксуса.
Жанна мечтала о тачке. Но им не следовало ни привлекать к себе излишнего
Между тем было уже поздно. Жанна поняла это через два дня, когда заметила на другой стороне улицы мужчину с солидным брюшком, одетого в длинное платье и сдвинутую на ухо шапочку. Он не отрываясь смотрел на девушку. С ним был какой-то хитроватого вида парень, державший в руках большой плоский предмет непонятного назначения. На счастье, незнакомец пришел в десятом часу и проторчал на месте почти час. Это было самое спокойное время. Жанна все время пыталась понять, кто таков этот пришелец, не желавший ничего покупать. И вот, наконец, он пересек улицу и представился: Оноре Буштон, нотарий цеха пирожников, находившегося под покровительством святого Макария. Он явился взять пошлину за продажу товара, которую полагалось платить за торговлю, как в лавке, так и на улице.
– Кто тут у вас хозяин? – спросил он надменно.
Жанна встревожилась: если она назовет себя, по всей округе пойдут сплетни, и неизвестно, что из всего этого выйдет.
– Матье Тестеле, который перед вами, – ответила она, обернувшись к товарищу и незаметно подмигнув.
– Где вы обучались этому ремеслу? – спросил нотарий у Матье.
Тот был не промах и сразу смекнул, где может таиться ловушка.
– Нигде. Я просто нанял этого пирожника, который учился в Бретани.
Мэтр Буштон грустно взглянул на жарящиеся пирожки. До Бретани дорога длинная. Он задумался.
– Судя по тому, что я могу констатировать de visu, [11] – последних слов Жанна и Матье не поняли, – вы зарабатываете восемь солей в час, что за день составляет…
– Я вечером не работаю, – вмешался Матье.
– Вот как? – произнес мэтр Буштон разочарованно.
– Да, только с восьмого часа пополуночи до часа пополудни.
– Потом вы идете на другое место?
– Потом я отдыхаю, – объявил Матье. – И мой паренек тоже, когда сделает все покупки. Наше право, верно?
11
Визуально, букв.: «на взгляд» (лат.)
Мэтр Буштон, казалось, не заметил дерзкого тона и принялся что-то считать в уме.
– Итак, – сказал он, – выходит пять часов в день семь дней недели, ибо я знаю, что вы трудитесь и в воскресенье, то есть тысяча девятьсот шестьдесят солей в неделю. По обычаю вычитаем треть на продукты, что составляет шестьсот пятьдесят три соля…
– Вы забыли оплату пирожника, – ввернул Матье.
– Правда? – сказал нотарий. – И какова же она?
– Пятнадцать солей в неделю.
– Пятнадцать солей! Ладно, у вас все равно остается чистыми тысяча
Жанна терпеливо слушала его со смешанным чувством раздражения и любопытства. Помощник нотария жадно вглядывался в жарящиеся пирожки с персиками, возбужденный их сладким ароматом.
– Три ливра и одна шестая, округляем до трех с половиной солей. Три ливра и три с половиной соля, – повторил он настойчиво, глядя на Матье.
– А что я получу взамен?
– Патент сроком до… Вы ведь уже месяц торгуете, верно?
Да уж, сведения у него точные. Не иначе кто-нибудь донес, подумала Жанна.
– Значит, до мая будущего года.
Жанна вытащила из-под одежды свой внушительный кошель. Звон монет, казалось, сводил нотария с ума. Жанна достала три ливра и спрятала кошель обратно, потом взяла из маленького кошелька три соля и мелкую монетку и подала деньги нотарию. Тот сделал знак помощнику, который разложил свою странную ношу, оказавшуюся складным столом. Потом из плоской кожаной сумки на поясе он вынул перо, чернильницу и лист бумаги. Нотарий окунул перо в чернильницу и склонился над столом. Помощник подал ему песочницу, которую нотарий потряс над новоиспеченным патентом. Через мгновение он сдул песок и подал бумагу Матье.
Жанна мечтала, чтобы непрошеные гости исчезли до окончания занятий в коллеже. Она взяла пирожок и подала его помощнику нотария, который торопливо засунул его в рот совсем горячим.
– Ну вот, – сказала Жанна, – храни вас Господь.
Мэтр Буштон, оставшийся без пирожка, недовольно поднял бровь и все же купил один. Не говоря ни слова, он повернулся и пошел вниз по улице.
Жанна и Матье заговорщицки переглянулись.
– Ну что ж, теперь все по закону, – сказал Матье, протягивая Жанне патент. Та сложила его и спрятала на груди под одеждой.
– Броде бы, – сказала она.
На самом-то деле Жанна так не думала. Они тайно жили в чужой мастерской, и она выдавала себя за мальчика.
Пробило полдень, и вскоре случилась новая неприятность. Только Жанна собралась сложить козлы, к ним вышел повар коллежа, который уже не раз пробовал ее пирожки. Это был бледный человек с красным носом и утиной походкой. Не похоже было, что он собрался купить себе лакомство на десерт, ибо сейчас он больше всего напоминал зверя, готового к нападению.
– Эй, вы! – обратился он к Жанне и Матье, явно не распознав в нем давешнего нищего. – Вы не имеете права торговать тут без патента!
Если он и донес на них, то о визите мэтра Буштона явно не знал.
– Да вот он, патент, кашевар! – ответила Жанна, поднося бумагу прямо к его носу.
На секунду смешавшись, повар вновь кинулся в атаку:
– Все равно у вас нет права торговать у коллежа. Не хватало еще, чтобы вы прямо тут лавку открыли!
– За стеной коллежа улицы принадлежат королю и его подданным! – выкрикнула Жанна, которой вдруг овладела ярость.