Роза и тис
Шрифт:
– Он приходил к нам с миссис Бигэм Чартерно, – объяснила она, – в тот самый день, когда ее собаку переехала машина. Очень любезно с его стороны, не правда ли? Майор так переживал!
– Может, он любит собак, – предположил я.
Такое объяснение показалось миссис Барт слишком ординарным.
– Нет, – возразила она. – Я думаю, он очень добр...
Удивительно добр! И он говорил так естественно и так просто... Мне стало стыдно... Я хочу сказать, стыдно потому, что я так мало помогаю общему делу. Конечно, я всегда голосую за консерваторов, но
– Это как посмотреть, – ответил я.
– В общем, я почувствовала, что должна что-то делать. Я подошла к капитану Карслейку и спросила, чем я могу помочь. Видите ли, у меня уйма свободного времени. Мистер Барт так занят... Целый день его нет дома.
Приходит только в часы приема больных. А детей у меня нет.
Карие глаза погрустнели. Мне стало очень жалко миссис Барт. Она принадлежала к тому типу женщин, которым просто необходимо иметь детей. Из нее вышла бы прекрасная мать.
Нереализованное материнское начало во взгляде миссис Барт, когда ее мысли с Джона Гэбриэла переключились на меня.
– Вас ранили в Аламейне, не так ли? – спросила она.
– Нет, – в бешенстве ответил я, – на Хэрроу-роуд.
– О! – Она растерялась. – Но майор Гэбриэл говорил мне...
– Он скажет! Вы не должны верить ни единому его слову!
Миссис Барт недоверчиво улыбнулась, видимо восприняв мои слова как непонятную ей шутку.
– Вы хорошо выглядите, – ободряюще сказала она.
– Дорогая миссис Барт, я не выгляжу и не чувствую себя хорошо!
– Мне очень жаль, капитан Норрис, – с теплотой произнесла миссис Барт.
Я уже было покусился на убийство, когда дверь открылась и вошли Карслейк и Гэбриэл.
Гэбриэл играл свою роль очень хорошо. При виде миссис Барт лицо его засияло, и он направился прямо к ней.
– Привет, миссис Барт! Очень любезно с вашей стороны! Право же, очень любезно!
Миссис Барт выглядела смущенной и счастливой.
– О майор Гэбриэл, я, конечно, не думаю, что смогу принести большую пользу, но мне хотелось бы помочь и хоть что-нибудь сделать.
– Вы и поможете! Мы вас заставим поработать!
Он все еще продолжал держать ее руку, и его некрасивое лицо расплылось в улыбке. Я почувствовал обаяние и притягательную силу этого человека, и если даже я это ощутил, то каково рядом с ним женщине? Она засмеялась и покраснела.
– Я постараюсь. Очень важно, не правда ли, чтобы мы продемонстрировали, что страна лояльна к мистеру Черчиллю?
Я мог бы объяснить миссис Барт, что значительно важнее продемонстрировать лояльность по отношению к Джону Гэбриэлу, избрав его большинством голосов.
– Вот это верно! – сердечно воскликнул Гэбриэл, – Именно женщины представляют настоящую силу в нынешних выборах. Если бы они только использовали эту силу!
– О, я знаю! – печально сказала миссис Барт. – Мы не проявляем достаточного интереса.
– Ну что ж! – сказал Гэбриэл. – В конце концов один кандидат, вероятно, не лучше другого. Не велика разница!
– О, что вы говорите, майор
– Разумеется, миссис Барт! – поддержал ее Карслейк. – Уверяю вас, майор Гэбриэл задаст им встряску в Вестминстере!
Мне хотелось сказать: «Да неужто?!» – но я сдержался.
Карслейк увел миссис Барт, чтобы дать ей то ли какие-то листовки для распространения, то ли что-то для печатания.
– Славная малышка! – сказал Гэбриэл, едва двери за ними закрылись.
– Вы ее совсем приручили.
Гэбриэл нахмурился.
– Полно вам, Норрис. Миссис Барт мне симпатична. И мне ее жаль. Если хотите знать мое мнение, ей не очень-то легко живется.
– Возможно. Она не кажется счастливой.
– Барт – грубая скотина. И много пьет. По-моему, он бывает жесток. Вчера я заметил у нее на руке несколько синяков. Держу пари, он ее поколачивает. Подобные штуки приводят меня в ярость.
Горячность Гэбриэла меня несколько удивила. Заметив это, он резко кивнул.
– Да-да! Я не притворяюсь. Жестокость всегда выводит меня из равновесия... Вы когда-нибудь задумывались над тем, сколько приходится вынести иным женщинам?..
Да потом еще и молчать об этом!
– Я полагаю, их защищает закон.
– Ничего подобного, Норрис! Лишь в самом крайнем случае. А так систематическое запугивание, пренебрежение, издевательства, а порой и побои, если муженек хватит лишку. Что может сделать женщина? Только терпеть! Терпеть и молча страдать. Такие, как Милли Барт, не имеют собственных денег. Куда им деваться, если они даже и уйдут от мужа? Родственники не любят раздувать семейные дрязги. Женщины, подобные Милли Барт, совершенно одиноки. Никто и пальцем не шевельнет, чтобы помочь.
– Да, правда, – согласился я и с изумлением посмотрел на него. – Вы принимаете это близко к сердцу.
– Уж не думаете ли вы, что я не способен на искреннее сочувствие? Мне миссис Барт нравится. И мне ее жалко. Хотелось бы ей помочь... но, пожалуй, тут ничем не поможешь.
Я пожал плечами. Вернее было бы сказать, что я попытался пожать плечами, за что поплатился приступом сильной боли во всем моем искалеченном теле. Но вместе с физической болью пришла и более острая и коварная – боль воспоминаний. Я снова сидел в поезде, следовавшем из Корнуолла в Лондон, и видел, как в тарелку с супом капают слезы.
Все начинается совсем не так, как сам себе представляешь. Уступив жалости, становишься уязвимым перед ударами жизни, и оказываешься... где? В моем случае – в инвалидной каталке, когда будущего нет, а прошлое над тобой насмеялось.
– А как поживает «славная штучка» из «Герба Сент-Лу»? – спросил я.
Гэбриэлу такой переход, должно быть, показался неожиданным.
Он усмехнулся.
– Все в порядке, старина! Я крайне осторожен. Пока я в Сент-Лу ничего, кроме дела! – Гэбриэл вздохнул. – Хотя жаль, конечно! Она как раз в моем вкусе... Но что поделаешь? Чем-то надо жертвовать. Не могу же я подводить партию тори!