Роза ветров (сборник)
Шрифт:
Вспыхнул и вскоре угас, задушенный самоиронией и легким стыдом. А Рамчандра, всегда такой отрешенный, такой буквально неприкасаемый, так ничего и не заметил. К тому же там был Боб — рубаха-парень, плечистый красавец-блондин, потаенная мечта любой женщины, совершенный принц из сказки. Отчего же было противиться? Проще дать, чего от тебя ждут, — легко, приятно и лишь чуток грустновато. Но побоку грусть, это лишнее, так недолго и захандрить. Жить следует лишь настоящим — срывай день, как листок календаря, и тому подобное. Ей, видать, суждено было оказаться в объятиях Боба, так оно и вышло. Но, увы, ненадолго, всего лишь до прибытия экспедиции на Йирдо и встречи с ндифа, обитателями этой далекой от родной Земли планеты.
Туземные девушки — а таковыми считались здесь особи женского пола от двенадцати до двадцати трех (или же четырех?) лет — оказались весьма привлекательными, страстными и опытными по части флирта.
Роскошные их кудри золотистого или рыжего цвета ниспадали на точеные плечики, чуть раскосые изумрудные или фиалковые глазищи призывно постреливали по сторонам, суля мужскому полу неземные блаженства. Облегающие одеяния из расщепленных вдоль стебля длинных листьев пандсу то и дело распахивались, приоткрывая нескромным взорам то изящные ягодицы, то нежно розовые соски.
Девушки до четырнадцати обыкновенно плясали гучейю — гипнотизирующе монотонный групповой танец. Выстроившись рядком с забавно серьезным выражением на шаловливых личиках, они синхронно переступали ножками и плавно покачивались под собственный заунывный напев. Те что постарше, до восемнадцати, совершенно нагими отплясывали зажигательную зиветту, поочередно солируя в кругу отхлопывающих ритм мужчин. Точеная смуглая фигурка танцовщицы принимала в танце самые откровенные позы, пока ее подружки в ожидании своего звездного часа нудным хором тянули: "Айвей, вей, ай-вей, вей…". Девушкам постарше — от восемнадцати — танцы на публике строго-настрого возбранялись. Тамара оставила на долю Боба выяснять, чем они занимаются в приватной обстановке.
После сорока с лишним дней, проведенных на Йирдо, Боб стал настоящим экспертом по этой части.
Тамара ясно видела теперь, шагая вниз по тропе, что хотя их с Бобом отношения и не отличались глубиной и серьезностью, столь внезапная в них перемена причинила ей сильную боль. Взять хотя бы прошлый вечер — как полная дура, как сопливая вертихвостка, она напропалую кокетничала с ним, корча из себя нечто вроде постреливающей глазками пышнокудрой танцовщицы-ндифа. "Дура, распоследняя дура! — мысленно кляла себя Тамара. — Где был твой стыд, где достоинство, где, наконец, твоя хваленая ирония?" Отмахнувшись от горьких мыслей, словно от паутинок, занавесивших путь сквозь заросли к речной заводи, где у женщин-ндифа была устроена прачечная, она попыталась думать о другом. "Как благороден твой профиль, Рам, как изящно сложен ты, как хрупок — весом, наверное, даже меньше меня. Спасибо тебе, сказал ты, и как красиво сказал".
— Освейн, Муна! Как поживает твой малыш? Освейн, Вана! Освейн, J`p`! — "Как прекрасен твой нос, о возлюбленный мой, он подобен высокому мысу меж двух бездонных озер, и вода в тех озерах холодна и черным-черна. Спасибо тебе, спасибо!" — Жаркий денек нынче, уважаемые, не так ли?
— Жарко, очень жарко, — с готовностью закивали прачки, тут же выбираясь на мелководье, дабы поприветствовать гостью да заодно дух перевести.
— Зайди в воду, сразу и полегчает, — любезно посоветовала Вана.
— Освейн, — молвила Брелла, проходя к сушильным камням с очередной охапкой отжатого белья и попутно ласково потрепав Тамару по плечу.
Возраст женщин в племени колебался от двадцати трех и до сорока, сорока с хвостиком — точно еще не установлено. С точки зрения Тамары некоторые из них выглядели куда привлекательнее девушек — были красивы той красотой, что делает незаметными и выпавшие зубы, и бесформенную грудь, и растянутые непрерывной беременностью животы. Щербатые улыбки женщин-ндифа светились подлинным жизнелюбием, вислые груди сочились животворными белыми каплями, рыхлые животы колыхались от нутряного смеха. Девушки лишь хихикали, смеяться по-настоящему умели одни только женщины. "Они смеются, — глядя на них, поняла вдруг Тамара, — как истинно свободные люди".
Молодые мужчины-ндифа об эту пору дня обычно охотились на поро ("Гоняются за своими любимыми зубастыми сардельками", — мелькнуло у Тамары в голове, и она тоже, будучи в свои двадцать восемь лет настоящей женщиной, звонко рассмеялась) или сиднем сидели, таращась на танцовщиц гучейи и в особенности зиветты, а то и попросту отсыпались после ночных похождений. Пожилых мужчин у ндифа как бы не было вовсе, они считались молодыми вплоть до сорока лет, когда вдруг переставали ходить на охоту, глазеть на танцовщиц и переходили сразу в категорию стариков. А вскоре и помирали.
— Кара, — обратилась Тамара к лучшей своей осведомительнице по этнографической части, скидывая между тем сандалии, дабы последовать разумному совету Ваны, — мой друг Рамчандра захворал, животом болен.
— Ох, беда, ох, страдалец, освейн, освейн, — нестройным хором запричитали женщины.
Кара же, чьи жидкие и изрядно посеребренные волосы, собранные на затылке в небольшой узел, выдавали весьма почтенный ее возраст, сразу подошла к делу практически:
— А что у него — гвулаф или кафа-фака?
Тамара не слыхивала этих слов прежде, но смысл вопроса представлялся ей очевидным.
— Думаю, последнее.
— Ягоды путти, вот что ему тогда нужно, — сказала Кара, резко хлопая влажным одеялом по раскалившемуся на солнце валуну.
— Рамчандра уверяет, что пища, которую он получает здесь, хороша, очень хороша-даже слишком.
— Объелся жареным поро, — понимающе кивнула Кара. — Когда такое случается с нашими детишками и они ночи напролет проводят на корточках в кустиках, мы целую неделю даем им только ягоды путти и отвар гуо. Вкус хороший, почти медовый. Я заварю горшочек гуо для Тичизы Рама немедленно, вот только разберусь со стиркой.
— Кара замечательная, наиблагороднейшая особа, — ответила Тамара принятой у ндифа формулой особой признательности.
— Освейн, — ответила Кара с ясной улыбкой.
Слово «освейн» звучало здесь куда как чаще и куда труднее поддавалось точному переводу. Рамчандра так и не подыскал ему точного эквивалента в английском. Боб предлагал немецкое «bitte», mn «освейн» значило много больше, чем «bitte»: пожалуйста, простите, добро пожаловать, погодите, пустяки, здравствуйте, до свидания, да, нет, может быть — все это вместе взятое и много чего еще.