Шрифт:
========== Часть 1 ==========
Федор никуда не хотел ходить. Было уже поздно, конец декабря, на улице – снежная каша, а с неба падает мерзкая морось, снег пополам с дождем. Скользко, а в ботинках хлюпает уже через сотню метров. Вполне веские причины, чтобы сидеть дома, тогда, когда ты можешь себе это позволить. И он, в общем-то, мог. Вполне. Однако… Как говорится, ветер переменился слишком быстро.
Когда в его дверь позвонили – дважды, и оба раза нервно и как-то натянуто – он уже заподозрил недоброе. В глазок было видно только тетю Сашу – соседку по этажу, полнотелую цветущую матрону, на которой сейчас не было лица. Не открыть ей Федору совести не хватило – и уже в следующую минуту он узнал, что из-за погоды (а точнее непогоды), очевидно, случился обрыв
Махнуть рукой, глядя в растревоженные глаза соседки, где так и плясали отсветы сигнальных огней – вроде тех, какими окружают аварийно-опасное место на дороге – Федор не смог тоже. А потому, скрепя сердце, укутался, как мог, и побрел по лестнице вниз, ощущая, как с каждым пролетом улетучивается окружающее его тепло.
На улице было мерзко. Хороший хозяин, как говорится, в такую погоду… Поэтому ни одного собачника. Никаких прогуливающихся пешеходов и, паче того, велосипедистов. Фонари только недавно загорелись, и вся снежная панорама двора приобрела некоторую космическую окраску. Лимонно-желтые круги света расцветили утоптанный снег и нетронутые, будто облитые белой глазурью, холмы за пределами протоптанных тропинок. Для того чтобы добраться до проводов, придется штурмовать один из них. Федора утешало только одно: тетя Саша - благодарный человек, и уж хотя бы чаем его отпоит. Чай она заваривала так, словно оканчивала специальные курсы, а то и высшее учебное заведение по чаеведенью.
Федор побродил немного по двору, прикидывая, как бы лучше подобраться, и понял, что наилучшее – это вообще вернуться домой. Носом, однако, крутить не приходилось. Федор принялся потихоньку пробираться по снежным торосам – замело выше колена, снег был сырой и ноздреватый, никакого тебе праздничного похрустывания. Штанины намокли.
Добрую четверть часа он преодолевал жалкий десяток метров до нужного столба. Там, он знал, есть скамеечка – ее не видно потому, что она засыпана снегом. Но на нее можно взобраться и оттуда поглядеть, какого лешего творится с проводами. Главное – не свалиться – по ту сторону скамейки кювет, уже не один водитель помянул его незлым тихим словом… То есть нет, поминал-то как раз и злым, и громким, но Федор был человеком воспитанным, а потому не стал думать всякие нехорошие вещи о каких-то посторонних водителях. Он полез на скамейку. Оказавшись на занятой высоте, утер лоб, сдвинув шапку на затылок и огляделся: жалко было бы преодолеть такой путь и не полюбоваться результатами своего труда. Однако в тот же миг, как он распрямил спину, парень так и застыл, прижав руку ко лбу.
В кювете творилось что-то… странное. Страшное. Что-то, от чего снег перестал быть белым или даже сероватым, каким он становился, смешиваясь с грязью. Он был малиновым. Как будто кто-то уронил торт-мороженое с сиропом. Снежная каша пропиталась этим цветом, превратилась в липкие мокрые комки, а в центре пятна темнело что-то, что – Федор видел – еще шевелилось…
Рот наполнился неприятной холодной и вязкой слюной. Голова разом опустела, а время потекло медленнее. Федор как-то не подумал спросить, крикнуть, позвать – он подумал о том, что там, внизу, еще есть движение, и, возможно, счет идет даже не на минуты, а потому словам тут нет места. Если он правда хочет чем-то помочь, то имеет смысл только действовать.
Он полуспрыгнул - полускатился вниз по склону, не заботясь о своей чистоте или даже целости, и под ногами неприятно чавкнула малиновая дрянь. Шлепая по ней, он неуклюже добрался до черной груды и, только подойдя вплотную, увидел, что людей там двое. Один лежал ничком, и именно вокруг него расплывалось отвратительное пятно. Второй сидел рядом, поджав ноги, склоняясь
– Вам нужно в больницу! – выпалил он, задыхаясь от быстрого движения и переводя взгляд с одного незнакомца на другого. – Я вызову!..
– Нет! – вскинул голову второй, и Федор увидел, что нос и губы у него разбиты, из рассеченной брови течет кровь – впрочем, она тут, кажется, была повсюду.
– Что нет, - задыхаясь, возмутился он, - ведь…
Его собеседник одной рукой пригладил грязные бурые волосы, откидывая их с глаз, а во второй внезапно оказался пистолет. Федор никогда прежде не видел оружие так близко от себя, но отчего-то не сомневался: оно настоящее и заряжено. Этот вороненый, отливающий хромом, поцарапанный ствол просто не мог принадлежать безобидной пугалке, сувениру или игрушке.
– Вали отсюда, - неласково буркнул незнакомец. – Живо. Без тебя тошно.
Федор стиснул кулаки. В него впервые в жизни целились из пистолета, однако он не ощутил никакого подходящего случаю трепета. Это даже не успело толком уложиться в голове – а возможно, его настрой сбивал внешний вид собеседника. Больно уж жалким и потрепанным он был. Поэтому Федор собрал волю в кулак и настойчиво заявил:
– Вам обоим нужна помощь!
– Иди, я говорю, к черту со своей больницей!
Федор заметил, что несмотря на плачевное состояние и срывающийся голос (Господи, неужели даже такие люди умеют лить слезы?) рука у этого человека не дрожит.
– Ладно, к черту больницу, - послушно и торопливо согласился Федор. – Но вам нельзя же здесь оставаться!
Собеседник каркающее рассмеялся – звуки вышли отрывистые, будто нарезанные ножом. На горле заходил острый кадык, и Федор понял, что незнакомцу больно смеяться.
– А куда нам податься? – поинтересовался он. – Не к тебе же в гости идти, а, добрый самаритянин?
– Идем.
Федор закусил губу. Он сказал раньше, чем успел подумать. Даже раньше, чем толком понял вопрос. Просто он не мог оставить людей умирать на улице, а здравый смысл, который на задворках сознания в это время долдонил, что он делает глупость, что неизвестно, кто это и кто их так, и еще много всяческих «что», сейчас был в меньшинстве.
Он просто не мог промолчать. Не имел такой силы – ни внутренней, волевой, ни какой-либо еще. Смотрел на этих существ – язык не поворачивался звать их людьми, до такого состояния они были доведены – и осознавал, что не сможет спокойно спать и есть, просто жить дальше, если сейчас ничего не сделает. Кто бы они ни были. Что бы ни натворили. Он не может. И точка. Он и сам был удивлен таким своим порывом. Всегда считая себя человеком весьма далеким от благотворительности, бессмысленной и беспощадной, сейчас он будто бы глядел на себя со стороны и поражался.
Собеседник уставился на Федора точно так же ошалело.
– Что?.. – переспросил он неверяще.
– Идем, - повторил Федор, подкрепляя свои слова кивком.
– Идем, я говорю. Я вас тут не оставлю. Идем.
Он подал руку, и тот, второй, за нее неловко ухватился – пистолет исчез у него за поясом, быстро и сноровисто. Ладонь у незнакомца оказалась жесткая, мозолистая, хватка до боли крепкая, пальцами он впивался намертво, как бульдог зубами. Поднятый на ноги, он оказался лишь немного Федора выше, но казался массивнее, в основном, за счет странного наряда. Насилу парень вспомнил, что так, кажется, выглядит так называемая «полная выкладка». Военными штучками-дрючками он не интересовался никогда, считал их забавой для умственно отсталых и даже фильмов-боевиков не смотрел, находя скучными. Так что ни мешковатые, со множеством карманов, штаны, ни такая же куртка, ни обрывки (обломки?..) чего-то, напоминавшего отдаленно защитные щитки байкеров, Федору не оказались знакомы. Между тем, поднятый на ноги тип наклонился над товарищем, повозился и, перекинув его руку себе через плечо, рывком заставил распрямится. Это было похоже на то, как Давид поднимал бы поверженного Голиафа. Федор с ужасом понял, что тот не только жив, но и в сознании, судя по тому, что его кое-как держали ноги.