Розеттский ключ
Шрифт:
Английские моряки, напротив, отрезвели. Многочисленные победы на море побуждали их свысока смотреть на «лягушатников». Храбрость французских солдат, однако, произвела сильное впечатление. Бонапарт не собирался снимать осаду. Его отряды с удвоенной силой принялись углублять и расширять сеть окопов. А моряки чувствовали себя на суше как выброшенные на берег рыбы. Французы понаставили чучел, чтобы спровоцировать выгодную им стрельбу, и выкапывали наши снаряды, чтобы стрелять ими по нашей же крепости.
Положение города осложнялось убежденностью Джеззара в наличии в Акре христианского заговора против него, несмотря на то что атакующие французы после революции встали на путь атеизма. Несколько дюжин подозреваемых, помимо двух пленных французов, по его приказу сунули в мешки и сбросили в море. Смиту и Фелипо удавалось обуздывать ярость этого паши не лучше, чем Наполеону удалось удержать своих солдат от разграбления Яффы, но многие англичане пришли к выводу, что их союзник неуправляемый безумец.
Неугомонная враждебность Джеззара не ограничивалась последователями Христа. Салих-бей, каирский мамелюк и давний заклятый враг, покинувший Египет после победы Наполеона, прибыл к Джеззару с предложением объединить силы в борьбе с французами. Паша сердечно приветствовал его, угостил отравленным кофейком, и менее чем через полчаса после прибытия его труп выбросили в море.
Большой Нед убедил своих товарищей довериться «колдуну» — то бишь мне. Он уверял всех, что тот же трюк, что помог мне победить его, человека вдвое превосходящего меня в размерах и силе, поможет нам победить и Наполеона. Поэтому по нашему указанию моряки соорудили на скорую руку два деревянных ворота с обеих сторон от главной башни. Цепь должна была висеть, как гирлянда, по наружному фасаду, а ее длина регулировалась с помощью этих подъемников. Потом я перенес лейденские банки и заряжающие устройства на средний этаж башни, где находились те самые ворота для вылазок, через которые я бросил вызов на дуэль Большому Неду. Соединительным проводом между медным контактом лейденских банок и большой цепью служила короткая цепочка с крюком.
— Когда они начнут атаку, Нед, ты должен крутить рукоятку, как сам дьявол.
— Уж будь спокоен, мистер, я устрою этим лягушатникам фейерверк почище, чем в День всех святых.
Мириам помогла собрать наше изобретение, ее ловкие пальцы идеально справлялись с тонкими соединениями банок. Неужели древние египтяне знали и о таком волшебстве?
— Хотелось бы мне, чтобы старина Бен посмотрел на эту красоту, — заметил я, когда мы как-то вечером сели отдохнуть в башне, а металлические детали нашего волшебного устройства поблескивали в тусклом свете, проникавшем сквозь узкие стрельчатые окна.
— Кто такой старина Бен? — тихо спросила она, привалившись к моему плечу.
Мы сидели рядом на полу, и такая физическая близость уже не казалась чудесной, поскольку я мечтал о большей.
— Американский мудрец, один из основателей нашего государства. Он был франкмасоном, знал историю ордена тамплиеров, и кое-кто полагает, что на основе их воззрений он и создал наши Соединенные Штаты.
— Каких воззрений?
— В общем, я точно не знаю. Вероятно, они связаны с тем, на каких законах должна строиться жизнь страны. На какой вере.
— А во что верите вы, Итан Гейдж?
— Такой же вопрос задавала мне Астиза! Неужели об этом спрашивают все женщины? Я в итоге поверил в нее, и как только поверил, то сразу же потерял.
— Вы тоскуете по ней, верно? — сказала она, печально взглянув на меня.
— Как и ты, очевидно, тоскуешь по своему погибшему на войне жениху. Как Иерихон тоскует по своей умершей жене, Большой Нед по Малышу Тому, а Фелипо по монархии.
— Поэтому все мы здесь отмечены печатью скорби. — Она помолчала немного, а потом добавила: — А знаете, Итан, во что я верю?
— В христианские каноны?
— Я верю в уникальность, утверждаемую церковью.
— Ты имеешь в виду Бога?
— Я имею в виду, что в нашей безумной жизни существует нечто совершенно особенное. Я верю, что в жизни каждого человека бывают редкие моменты, когда мы чувствуем уникальность всего окружающего мира. Большую часть времени мы глухи и слепы, замкнуты в своем одиночестве, как цыпленок в яйце, но порой нам удается пробить скорлупу и выглянуть наружу. К блаженным праведникам часто приходят такие откровения, а к грешникам — никогда. Но когда это удается — когда осознаешь вдруг истинную самобытность, гораздо более реальную, чем все кошмары нашей обыденной жизни, — то все становится приемлемым. И я верю, что если удастся найти полного единомышленника по такой вере, того, кто так же пытается пробить ограничивающую нас яичную скорлупу… В общем, тогда совместными усилиями эти двое, вероятно, смогут полностью избавиться от скорлупы. А это самое большее, на что мы можем надеяться в этом мире.
Меня пробрала внутренняя дрожь. Неужели эта чудовищная война, в прошлом году поймавшая меня в ловушку, обернулась фальшивыми мечтами, заключив меня в непробиваемый панцирь? Знали ли древние, как выбраться из такой ловушки?
— Я не знаю, испытал ли хоть раз такой удивительный момент. Разве это означает, что я закоренелый грешник?
— Грешник никогда не признался бы в этом, даже самому себе. — Ее рука коснулась моей заросшей щетиной щеки, а глаза блеснули, как морская пучина за рифом в Яффе. — Но когда такой момент придет, вы должны понять его, чтобы узреть иной свет.
И тут она поцеловала меня, впервые с настоящей страстью, ее жаркое дыхание воспламенило меня, она пылко прижалась ко мне, дрожа всем телом.
И тогда меня затопила любовь не только к Мириам, но ко всему белому свету. Не схожу ли я с ума? На один кратчайший вздох я почувствовал связь со всеми смятенными душами нашего безумного мира, испытал странное чувство общности, наполнившее меня жестоким разочарованием и любовью. И я ответил ей долгим и страстным поцелуем. Наконец-то меня покинули мучительные воспоминания о давно потерянной Астизе.
— Итан, я сберегла ваших золотых ангелов, — пробормотала она, вытягивая бархатный мешочек, висевший у нее на груди. — Теперь вы можете забрать их.
— Сохрани их как подарок.
— Какой мне теперь прок от них?
Наш разговор прервал жуткий грохот, сверху посыпались обломки камней, и вся наша башня содрогнулась так, словно колоссальная рука титана вознамерилась вытряхнуть нас оттуда. На мгновение я испугался, что башня рухнет, но она перестала шататься и лишь осела, слегка накренившись. Прозвучали сигнальные трубы.