Рождение героев
Шрифт:
– Смелее. Если ты невиновен, они не причинят тебе вреда, клянусь тремя Сущими!
Каброн опустил руку внутрь кувшина.
– Дальше! – взявшись за меч, приказал десятник.
Торговец заорал и выдернул руку:
– Я все скажу! Я не виноват! Он угрожал мне, грозил зарезать! Я ничего не мог поделать!
Десятник вскочил, стальные пластины доспеха звякнули:
– Говори все!
– Хелмары схватили нас в лесу. Напарника убили, а меня заставили идти к вам. Я ничего не знаю, мне надо было только молчать, иначе он убил бы
– Он сказал не все, – произнес судья в желтой маске. – Пусть сунет руку в кувшин!
Воины двинулись к Каброну, и тот повалился на колени:
– Они обещали мне сотню асиров, если я буду молчать! Но мне не нужны асиры, я просто боялся его!
– Думаю, теперь он сказал все, – подытожил судья. – Все слышали это.
– Не все! – поднял руку десятник. – Кто еще знал об этом? Староста знал?
– Не-е-ет… – заплакал Каброн. – Не убивайте меня!
– Не знаю, чего в тебе больше: жадности или трусости, – произнес судья.
Он встал во весь рост, маска на его лице засияла под лучами солнца, и глухой, но мощный голос прокатился над головами собравшихся на площади людей:
– Виновен!
Толпа негодующе зашумела. Многие рвались расправиться с предателем, но воины сдерживали, древками копий отталкивая селян.
– Из-за тебя погиб мой отец!
– И мой брат!
– Смерть ему!
Судья поднял руку, и постепенно все затихли.
– Он виновен, но всякое существо на земле цепляется за свою жизнь. Это закон самой жизни, и я не могу осудить за это. Я не знаю, о чем ты думал, когда смотрел в глаза этим людям, зная, что хелмары уже близко… О своей жизни или об асирах?
– О детях своих думал, господин, о детях! – выл Каброн, распластавшись на земле, и Шенн почувствовал отвращение к этому человеку. В его роду мужчина, скорее, умрет, чем станет так унижаться.
– Поэтому пусть боги решат, достоин ли ты смерти. Здесь два камня, – протянув руку, судья раскрыл кулак. На его ладони лежали два почти одинаковых по размеру гладких камня. Один черного цвета, а другой белого. – Вытащишь белый камень – уйдешь и никогда не вернешься сюда. Если черный – останешься в этой земле навсегда вместе с теми, кто умер по твоей вине… Это будет справедливо.
Второй судья подал главному еще один кувшин, и тот уронил туда камни.
– Выбирай!
Дрожа всем телом, Каброн повиновался. Его дрожащая ладонь с трудом пролезла в узкое горло кувшина. Наконец, он извлек камень и сжал в кулаке, не смея посмотреть на него.
– Да покарают тебя Сущие! – произнес кто-то.
Каброн раскрыл ладонь. На ней лежал черный камень. С рассекающим душу скрежетом меч черной маски вышел из ножен. Торговец закричал, в тот же миг уже не сдерживаемая воинами толпа набросилась на него…
Когда тело предателя уволокли за ворота, судья взглянул на Шенна:
– Староста обвиняет тебя в колдовстве. Знаешь ли ты, что магия запрещена в Арнире?
– Знаю, – честно ответил Шенн. –
– Как не магия! – крикнул Товерн. – Все видели, как…
– Все видели, как этот юноша сражался с хелмарами и защищал башню, – прервал его судья, – а поставленный оданом староста бежал в лес!
Товерн опешил, искоса поглядев на стоявшего рядом десятника. Воин презрительно сплюнул и отступил на шаг.
– Если это не магия, тогда объясни то, что ты делал, – сказал судья.
Люди притихли, ожидая ответа. Шенн достал из-за пояса перчатки и надел их.
– Вот. – Он потер пластины из стагнира, и между ладонями тотчас возник светящийся бело-голубой шарик. Толпа заворчала, а десятник изумленно выпрямился. Шенн встряхнул руками, и шар с треском ушел в землю. – Это не магия. Это… свойство металла. Без этих перчаток я ничего сделать не смогу.
Шенн с улыбкой снял перчатки, засунул за пояс, затем потер ладони и развел их в стороны:
– Вот видите! Какой же я колдун?
– Этого не может быть! – выкрикнул староста. – Такого металла не бывает! Надо отвезти его к фагирам, они смогут развязать ему язык!
– Если хотите, я могу сунуть руку в ваш кувшин, – сказал Шенн. – я не виновен и не боюсь гнева богов.
Маски переглянулись, но застывшие металлические лица не выражали ничего.
– Зачем испытывать того, кто сам хочет испытания? – наконец промолвил судья. – Наши предки говорили: суди человека так, как судишь самого себя. Зло остается злом, и неважно, чем человек совершил его: злым словом, оружием или магией. Если его магия не причинила никому здесь вреда, он невиновен.
Толпа одобрительно загудела, и Шенн понял, что есть на земле справедливость.
Глава двадцатая
Побег
Немой, проводивший посланника к Тормуну, задержался у дверей и, услышав слово «красноволосая», прижался к створке ухом. Хартог узнал этого человека – он всегда сопровождал одного важного чиновника. Телохранитель. Что ему нужно от Далмиры?
Немой потерял речь, когда на его глазах морроны убили и съели его родителей. Он сумел спрятаться и выжил, а слух у него всегда был острым. Хартог слушал, и могучие кулаки бойца сжимались все сильнее. Одан хочет убить ее! За что?
– Воля одана будет исполнена, – произнес Тормун, и потрясенный хартог отпрянул от двери. Хорошо, что уже ночь, и все бойцы разбрелись по своим комнатам. Немой направился к себе, но в спину прозвучал окрик вождя:
– Ты еще здесь, Немой?
Силач обернулся, стараясь не обнаружить свой гнев.
– Позови ко мне Торвара! – приказал вождь. Похоже, он ничего не заметил.
Немой кивнул. Когда брат Тормуна пришел, Немой услышал, что они собирались сделать.
Он вернулся в комнату, которую делил с Далмирой и, опустив полог, долго смотрел на спящую девушку. Она спала и не знала, что жизнь ее отныне не стоила осколка асира.