Рождение мексиканского государства

Альперович Моисей Самуилович

Защитники города основательно подготовились к обороне: на подступах к нему и на городских улицах вырыли траншеи, возвели валы с амбразурами и бойницами, укрепили нижние этажи домов. Подойдя к Куаутле, Кальеха попытался 19 февраля овладеть ею с ходу. Его войска двигались четырьмя колоннами, имея в центре артиллерию. Повстанцы подпустили их довольно близко, а затем открыли такой сильный огонь, что испанцам пришлось поспешно отойти. Безрезультатными оказались и все последующие атаки. Ожесточенный бой продолжался с 7 часов утра до 3 часов дня. Наконец, убедившись в провале наступления, Кальеха отказался от дальнейших попыток штурма Куаутлы. Вынужденные перейти к осаде, испанские войска 10 марта приступили

к интенсивному артиллерийскому обстрелу города, но и это не сломило сопротивление осажденных. Бреши, пробитые днем в городских стенах, ночью заделывались, и на следующее утро осаждающим приходилось начинать все сначала. Кальеха понял, что надо ориентироваться на длительную блокаду, так как единственный способ добиться цели — взять патриотов измором.

Отрезанные от внешнего мира, бойцы Морелоса страдали от голода и недостатка воды, от чумы, уносившей ежедневно 20–30 человеческих жизней, но героически переносили все лишения. Их моральный дух был чрезвычайно высок. Это засвидетельствовал сам Кальеха, писавший 24 апреля вице-королю: «Если бы упорство и энергия защитников Куаутлы определялись высокими моральными принципами и служили справедливому делу, они могли бы занять выдающееся место в истории»^{67}. Морелос объявил, что всякого, кто заговорит о капитуляции, ждет смерть.

Стремясь деморализовать осажденных, Кальеха направил им копию акта об амнистии, декретированной 9 ноября 1811 г. кортесами. Но повстанцы не собирались сдаваться. В ночь на 2 мая, бесшумно сняв передовые посты противника, они под покровом темноты незаметно оставили город. Вместе с ними ушло и немало жителей. Испанцы поняли, что произошло, только когда колонна уже переправилась через реку Куаутлу. Начав преследование, они атаковали уходивших с тыла и флангов. Ввиду очевидного численного превосходства роялистов Морелос после непродолжительного боя приказал своим людям рассредоточиться, предварительно назначив место сбора. Сам он при падении с лошади сломал два ребра, но все-таки сумел скрыться.

Патриоты понесли крупные потери, однако еще больше пострадало безоружное гражданское население. На нем Кальеха, упустив Морелоса и его помощников, выместил свою ярость и досаду, причем не щадил ни детей, ни женщин, ни стариков. 4 мая он доносил вице-королю, что дорога на расстоянии 7 лиг (т. е. почти 40 км) от Куаутлы была сплошь покрыта трупами^{68}.

Героическая оборона Куаутлы — одна из славных страниц истории войны за независимость. Хотя в конечном счете правительственные войска овладели ее развалинами, Морелосу удалось в течение двух с половиной месяцев сковывать крупные силы врага, а затем уйти у него из-под носа, сохранив основное революционное ядро.

Чрезвычайно высокую оценку полководческому искусству Морелоса, проявленному при защите Куаутлы, дали такие выдающиеся знатоки военного дела, как Наполеон и Веллингтон. Первый из них в этой связи сказал: «Будь Морелос французом, я сделал бы его маршалом». А английский полководец, узнав об обстоятельствах осады Куаутлы, с похвалой отозвался о «мудрости и мужестве генерала, который ее обороняет»^{69}. Историк Лукас Аламан заявил по этому поводу, что хотя «победу одержали роялисты, слава несомненно досталась Морелосу»^{70}. Репутация же Кальехи как военачальника сильно пострадала. Вскоре после возвращения его «победоносной» армии в Мехико на столичной сцене с большим успехом была поставлена комедия, в которой по ходу действия один из персонажей по окончании сражения преподносил своему начальнику тюрбан, докладывая: «Вот тюрбан мавра, которого я взял в плен!». На вопрос же: «А где сам мавр?», — незадачливый вояка под взрывы хохота зрителей отвечал: «Он, к сожалению, удрал»!»^{71}.

Поражение

Морелоса и падение Куаутлы укрепили позиции испанцев, которые активизировались и в других районах. В Новой Галисии они в начале апреля разгромили отряд Торреса, причем последний тяжело раненным был взят в плен. Его повезли в Гвадалахару на повозке. В ходе допроса от Торреса требовали назвать имена и указать местонахождение других патриотов, но он хранил молчание. Так и не сумев добиться показаний, его повесили, а затем труп четвертовали и части тела выставили напоказ. Дом Торреса разрушили, а место, где он стоял, посыпали солью.

В Гуанахуато роялисты в течение долгого времени безуспешно вели борьбу с повстанцами, руководимыми Альбино Гарсией. Наконец в начале июня им удалось обманным путем захватить этого партизанского командира и группу бойцов. Большинство пленных было тут же расстреляно, а сам Гарсия и его брат Франсиско казнены через три дня.

В области Миштека испанские войска в апреле 1812 г. осадили Уахуапан, где действовал отряд под предводительством бывшего погонщика — мулата Валерио Трухано.

10 мая они овладели крупным горнопромышленным центром Пачукой, а в конце месяца — Толукой. 11 июня роялисты вступили в Орисабу, незадолго до того занятую патриотами. В тот же период власти раскрыли и ликвидировали антииспанский заговор в Пероте, а несколько ранее — в Веракрусе. Теперь испанское командование решило предпринять наступление на Сультепек, являвшийся штаб-квартирой ситакуарской хунты. 20 июня город был взят, но члены хунты успели покинуть его. В отместку испанцы перебили всех пленных и разрушили пороховую и пушечную мануфактуры.

В борьбе против освободительного движения колониальная администрация применяла не только военные меры, но стремилась также запугать и дезориентировать народ. С этой целью вице-король Венегас обратился 11 мая 1812 г. к населению юга с воззванием, «изобличавшим» Морелоса в том, что тот во время обороны Куаутлы якобы во имя своих личных интересов принес в жертву 11 тыс. человеческих жизней. Мнимой «жестокости» вождя повстанцев Венегас противопоставлял «гуманность» роялистов, которые, заняв Куаутлу, будто бы немедленно принялись лечить больных и кормить голодных. Обещая прощение «бунтовщикам», которые «одумаются», вице-король одновременно сулил щедрую награду за выдачу Морелоса.

Однако этот призыв, видимо, не нашел отклика, и через полтора месяца последовал драконовский приказ от 25 июня о предании тех, кто окажет сопротивление испанским войскам, военно-полевому суду, приговор которого фактически являлся окончательным. При этом предписывалось казнить всех офицеров, духовных лиц и прочих «главарей», а из числа остальных — каждого десятого. Поскольку приказ распространялся и на духовенство, он, по существу, означал полную отмену судебного иммунитета этого сословия. 10 июля епископ Пуэблы издал эдикт о снятии сана, смещении с должностей и отлучении о г церкви десяти «мятежных» священников. Он предупредил, что такая же участь постигнет всех клириков, которые присоединятся к восстанию^{72}.

Колонизаторы жестоко расправлялись с борцами за независимость. Хорошо осведомленный современник Уильям Уолтон только в 59 номерах столичных газет за 1811–1812 гг., взятых им на выборку, обнаружил сведения о гибели на поле боя свыше 25 тыс. патриотов, не считая почти 700 человек, казненных за это время по решению суда^{73}.

К середине 1812 г. властям удалось в известной мере стабилизировать положение. Однако во второй половине года появились факторы, способствовавшие новому подъему освободительного движения. Они были связаны с событиями в Испании. Для понимания сложившейся ситуации надо вернуться немного назад.