Рождение мексиканского государства
Шрифт:
Численность креолов равнялась примерно 1,1 млн. человек{8}. Из их среды вышла большая часть помещиков. Креолы пополняли также ряды колониальной интеллигенции, занимали должности в среднем и низшем звене административного аппарата, церкви и армии. Сравнительно немногие из них посвятили себя торгово-промышленной деятельности, но им принадлежало большинство рудников и промышленных предприятий. Среди креольского населения были также мелкие землевладельцы, ремесленники, хозяева небольших мастерских, лавочники, горнорабочие.
Обладая номинально равными правами с «европейскими испанцами», креолы на деле подвергались жесткой дискриминации и лишь в порядке исключения назначались на высокие посты. Так, за весь колониальный период из 61 вице-короля только 3, а из 171 епископа только 41 были креолами. Креолы, в свою очередь, с презрением относились к индейцам и вообще «цветным», которых третировали как представителей низшей расы. Они гордились мнимой чистотой своей крови, хотя на самом деле в жилах большинства из них текла в той или иной пропорции индейская либо негритянская кровь.
В ходе колонизации происходил процесс смешения европейцев, индейцев, негров. Вследствие этого население Новой Испании по своему этническому составу было крайне неоднородным. Наряду с коренными жителями страны — индейцами, неграми и колонистами европейского происхождения имелась весьма многочисленная группа, образовавшаяся в результате смешения белых и индейцев (европейско-индейские метисы), белых и негров (мулаты), индейцев и негров (самбо). Это потомство от смешанных браков (а чаще внебрачного происхождения), которое в колониальную эпоху называли кастас, составляло около 2,4 млн. человек{9}, в действительности же гораздо больше, так как к данной категории следует отнести и многих «креолов», фактически являвшихся метисами или мулатами.
Метисное население было лишено гражданских прав: метисы и мулаты не имели доступа к чиновничьим и офицерским должностям, не могли участвовать в выборах органов самоуправления и т. д. Они занимались ремеслом, розничной торговлей, служили в качестве управляющих и приказчиков у богатых помещиков-креолов, составляли большинство мелких землевладельцев — ранчеро. Некоторые из них были лицами свободных профессий, а к концу колониального периода проникали в ряды низшего духовенства. Часть метисов превратилась в пеонов, рабочих рудников и мануфактур, деклассированный элемент городов (леперос). В рамках расово-этнической иерархии, установленной колонизаторами, «индометисы» занимали более высокое положение по сравнению не только с индейцами и неграми, но также с мулатами и самбо.
Хозяйственная жизнь Новой Испании полностью определялась интересами метрополии, для которой колония была прежде всего источником снабжения драгоценными металлами. Поэтому их добыча стала важнейшей отраслью мексиканской экономики. Обрабатывающая же промышленность развивалась медленно.
Хотя первые мануфактуры, основанные на ручном труде или применении простейших приспособлений, появились еще в XVI в., преобладали мелкие мастерские ремесленного, типа. Их работники объединялись в цехи, уставы которых строжайшим образом регламентировали объем и технологический процесс производства, число членов цеха, цены на сырье и готовую продукцию, качество, размеры и цвет выпускаемых изделий, запрещали или ограничивали доступ индейцев, негров и прочих «цветных». Стремясь сохранить за метрополией монополию на ввоз товаров, испанские власти не позволяли создавать новые мануфактуры и использовать труд индейцев на уже существующих, а также изготовлять шелковые ткани, водку, вина и ряд других товаров.
Экономическая политика мадридского правительства обусловила и состояние сельского хозяйства колонии. Боясь конкуренции со стороны местной продукции, власти запрещали выращивание в Новой Испании винограда, олив, конопли, льна, разведение шелковичных червей и т. д. Разрешалось разводить лишь такие культуры, которые не произрастали в Испании. Все эти ограничения мешали владельцам крупных поместий, в руках которых находилась большая часть земли, расширять сельскохозяйственное производство.
Внутренняя торговля до начала XIX в. не носила регулярного характера и велась преимущественно на рынках, функционировавших раз в неделю либо раз в месяц, и на ежегодных ярмарках. Ее росту препятствовали государственная монополия на продажу соли, спиртных напитков, пороха, табачных и иных изделий, недостаток и плохое состояние средств сообщения, отсутствие единой системы мер и весов. К тому же покупательная способность основной массы населения, страдавшей от многочисленных поборов, была весьма низкой.
Торговля с иностранными государствами, а до 70-х годов XVIII в. и с другими испанскими колониями (кроме Филиппин) запрещалась. На протяжении большей части колониального периода экономические связи Новой Испании в основном ограничивались торговыми отношениями с метрополией, которые осуществлялись только через Веракрус и один испанский порт — Севилью, а с 1717 г. — Кадис. Все товары облагались высокими таможенными пошлинами. Кроме того, при их продаже и перепродаже взимался особый налог — алькабала, размер которого на протяжении большей части XVII–XVIII в. и в первом десятилетии XIX в. составлял 6 % стоимости.
Товары из метрополии и в обратном направлении вплоть до последней четверти XVIII в. перевозились только специальными флотилиями, а с Филиппин в порт Акапулько — так называемым манильским галионом[1]. Число и тоннаж судов, совершавших трансатлантические рейсы, маршруты движения, ассортимент товаров и стоимость груза, возможный состав пассажиров строго лимитировались. Торговля Новой Испании во многом зависела от существовавших в Мехико, а с конца XVIII в. и в некоторых других городах торговых палат (консула-до), выполнявших в то же время функции купеческих гильдий и коммерческих судов. Консуладо представляли интересы богатого купечества, состоявшего главным образом из уроженцев метрополии{10}.
Одним из столпов колониального режима была церковь. Католическая религия являлась мощным средством воздействия на население. Под ее влиянием находилась по существу вся духовная жизнь Новой Испании: церковь ведала учебными заведениями, через инквизицию осуществляла цензуру и т. д. Ей принадлежало к концу XVIII в. более половины всего недвижимого имущества колонии. Церковь владела землей, полученной в дар от короля и знати, по завещаниям и из других источников, имела огромные доходы от ростовщичества, сбора десятины, платы за требы, «добровольных» пожертвований паствы. Но лишь небольшая доля церковных капиталов (около 3 млн. песо), оценивавшихся к началу XIX в. примерно в 44,5 млн., была вложена в недвижимость. В основном же они употреблялись для ипотечных и кредитных операций: денежные ссуды и займы под залог собственности светских землевладельцев, финансирование торговых предприятий, промышленности, сельского хозяйства. Духовенство обладало важными привилегиями: оно не облагалось налогами и пользовалось правом особой юрисдикции по всем судебным делам, касавшимся личности или имущества (фуэро).
Следует, однако, сказать, что богатство и власть находились в руках представителей высшей иерархии, к которой принадлежали епископы, члены соборных капитулов[2], должностные лица инквизиции, настоятели монастырей, главы духовных орденов и т. д. — преимущественно уроженцы метрополии. Большей же части низшего духовенства (состоявшего в основном из креолов и метисов) приходилось довольствоваться скудным жалованьем и весьма скромными даяниями верующих. Если архиепископ Мехико получал в XVIII в. 130 тыс. песо в год, а другие «князья церкви» почти столько же, то годовой оклад многих приходских священников едва достигал 100 песо, что ненамного превышало средний заработок горнорабочего.