Рождение Российской империи. Концепции и практики политического господства в XVIII веке

Вульпиус Рикарда

В то же время в работе отвергается идея описывать с помощью понятия «строительство государства» все процессы, во время которых нерусские этнические группы, часть из которых столетиями ранее, а часть – только в XVIII веке были включены в состав российской монархии, в течение нескольких десятилетий были лишены собственного исторического развития, управлялись извне с политико-социальной точки зрения и были (в реальности или по плану) переориентированы на политические, военные и экономические потребности и интересы центра. Ведь тем самым именно процессы, которые при изучении морских империй как бы само собой аналитически причисляются к колониализму, в случае Российской империи уже в силу одной только ее континентальной протяженности рассматриваются как составляющие «абсолютистского» или камералистского строительства государства 57 .

57

Парадигма данного подхода заложена коллективным трудом «Национальные окраины Российской империи». Несомненно, эта книга представляет собой большое научное достижение, тем более что с момента выхода фундаментального труда Каппелера имперское российское господство почти не освещалось синхронно и всесторонне применительно к различным перифериям. Агаджанов, Трепавлов (ред.). Национальные окраины Российской империи.

Однако не только императив сравнительной имперской и колониальной истории требует в данном случае другой перспективы. Не следует забывать и о сформулированной в рамках постколониальных исследований задаче историка – воздерживаться от взгляда на ситуацию с позиции лишь одной из действующих сторон 58 . Центральные понятия – и прежде всего они – должны быть такими, чтобы они не теряли своей валидности при взглядах с разных сторон. Так, например, понятие «строительство государства» при его использовании для обозначения российской политики фронтира XVIII века в значительной степени игнорировало бы точку зрения нерусского населения юга и востока страны.

58

Chambers, Curi (Ed.). The Post-colonial Question; Hall. Introduction. P. 5; Kennedy. Imperial History and Post-Colonial Theory. – Все «западные» историографии уже давно прошли стадию перехода к постколониальным исследованиям. Об истоках: Hall. Wann war «der Postkolonialismus»?; Conrad, Randeria (Hg.). Jenseits des Eurozentrismus. – О продуктивном влиянии на данную работу постколониальных исследований см. ниже (гл. 1.3).

Аналогичные критические замечания справедливы для использования такого понятия, как «внутренняя» колонизация 59 . Включение в это понятие также осуществляемого в интересах метрополии захвата ареала расселения инородных коллективов и культур несет в себе опасность игнорирования значимости исходящей от этой метрополии экспансивной колонизации. Подобная колонизация включает господство над чужими этическими группами и в этом смысле она скорее эквивалентна «внешней» колонизации и превращению страны в колониальную державу 60 . Использование же термина «внутренняя колонизация», с другой стороны, означало бы возвращение к вышеупомянутой традиции таких знаменитых русских историков XIX века, как Н. М. Карамзин, С. М. Соловьев, В. О. Ключевский и С. Ф. Платонов, согласно нарративу которых «русская» территориальная и имперская экспансия проходила не как силовой захват, а как мирное освоение земель. Кроме того, применение этих понятий способствовало бы представлению истории российского многонационального государства – в традиции вышеупомянутых историков – как исключительно русской истории 61 .

59

О последней: Эткинд. Внутренняя колонизация.

60

Ср. критику этого подхода с позиции культурологии Frank. «Innere Kolonisation» und frontier-Mythos, и Stolberg. Der Mond ist kein Kochtopf. S. 16–17. – Стивен Саболь использует термин «внутренняя колонизация», однако понимает под ним прежде всего колониальный характер политики российского государства и США. Выбор термина «колонизация», кроме того, вводит в заблуждение, поскольку центральной задачей Саболя является именно поиск сходных черт российского и американского способа действий с подходами колониальных заморских империй XIX века. Sabol. The touch of civilization.

61

Reddel. S. M. Solov’ev and Multi-National History; Byrnes. Kliuchevskii on the Multi-National Russian State; Becker. Contributing to a Nationalist Ideology. – Особенно известна фраза Ключевского: «История России есть история страны, которая колонизуется. Область колонизации в ней расширялась вместе с государственной ее территорией». Ключевский. Русская история. Т. 1. С. 22. – Эту традиционную точку зрения уже критиковали среди прочих У. Сандерленд и М. Ходарковский: Sunderland. Taming the Wild Field; Khodarkovsky. Russia’s Steppe Frontier.

Господство в многонациональном государстве: этническое и географическое многообразие

Однако не только тесное переплетение процессов строительства государства и строительства империи представляет значительную трудность для исследователя российской имперской истории. Помимо этого, Российская империя присоединилась к ряду европейских империй – как морских держав, так и континентальных – еще и в том смысле, что на разных ее окраинах одновременно существовали различные формы правления. Эта столь типичная для империй особенность – наличие ступенчатых политических иерархий, гетерогенных правовых структур и регионально крайне отличных друг от друга подходов – в случае Российской империи выражалась в одновременном существовании типично имперских форм господства в отношении нерусских или не исконно русских подданных на севере и западе, то есть в Смоленске с 1654 года, в Эстляндии и Лифляндии с 1710-го, в Карелии, Старой Финляндии с 1721–1743 годов, на польских территориях, присоединенных в результате разделов, с 1772, 1775 и 1795 годов, и таких форм господства, которые сочетали имперские и колониальные фазы, как в Восточной Сибири, на Дальнем Востоке, в регионе северной части Тихого океана, на Русской Аляске, в южных степях и на Северном Кавказе 62 .

62

Присоединенная в 1654 году гетманская Украина является особым случаем. Действительно, можно провести параллели между политикой в ее отношении и колониальным российским подходом по отношению к автономиям ногайцев, калмыков и казахов. Однако по причине языковой, религиозной и культурной близости населения Гетманщины большaя часть украинской элиты воспринимала чуждость великорусского народа как вполне преодолимую и некоторой своей частью стремилась к всесторонней интеграции в российское государство. Вследствие этого стирались различия между двумя этническими группами, и потому понятие колониальности здесь не уместно. Plokhy. The Origins of the Slavic Nations. Р. 250–298; Kohut. Russian Centralism and Ukrainian Autonomy. – О дискуссии об Украине как «европейской» или «внутренней колонии», которая в 1920-х годах велась в Украинской Советской Республике, ср.: Kononenko. Ukraine and Russia. – Другой особый случай – Крымское ханство. После российской аннексии в 1783 году оно утратило политическую самостоятельность, но на первое время смогло сохранить свою административную структуру. Татарской элите, как и Остзейским губерниям, гарантировалась земельная собственность и привилегии, а также принципиальный доступ к получению российского дворянства. Мусульманское духовенство сохранило контроль в вопросах религии и воспитания. Поэтому применительно к XVIII веку едва ли можно говорить о «переориентации всего общества» с учетом исключительно внешних интересов. Однако политика изменилась в XIX веке, в течение которого более половины крымских татар покинули родину и эмигрировали в Османскую империю. Fisher. The Crimean Tatars; Пащеня. Государственное управление в России и Крыму; O’Neill. Claiming Crimea; Хайрединова. Инкорпорация крымско-татарских сословий. С. 110–115.

В центре внимания данной работы находятся исключительно российские концепции и практики господства в отношении тех этнических групп населения империи, в отношении которых в XVIII веке производились попытки полностью подчинить и кардинально изменить их образ жизни в интересах российской метрополии, руководствуясь осознанием собственного цивилизационного превосходства, и которые, согласно выдвигаемому в этой работе положению, таким образом, в соответствии с приведенным выше определением, периодически находились под колониальным господством. Различные подходы царских правительств к различным этническим группам трактуются в данной работе как следствие субъективного восприятия российской элитой того, насколько соответствующая этническая группа была уже «цивилизована» или насколько она отчасти, как в случае остзейских губерний, даже могла служить образцом для желаемых изменений в коренных российских регионах 63 . В то же время, однако, необходимо не только различать, какие из российских концепций и практик особенно активно использовались в том или ином крупном регионе: прежде всего необходимо учитывать имевшие место внутри крупных регионов, таких как «восток» или «юг» страны, различия между определенными периодами и между формами политического правления, применявшимися в отношении различных этнических групп.

63

Такое же мнение высказывает и Каппелер. Россия – многонациональная империя. С. 57–60.

Нерусские этнические группы на Востоке

При рассмотрении политики в отношении нерусских этнических групп «Востока», а именно Восточной Сибири, Дальнего Востока и региона северной части Тихого океана, в данной работе проводится различие между правительственным курсом в отношении бурят и якутов, с одной стороны, и таких малых этнических групп Дальнего Востока, как чукчи, коряки, ительмены, алеуты, жители Курил и острова Кадьяка, с другой 64 . Первые после жестокого покорения в XVII веке смогли частично приспособиться в течение XVIII века к российским требованиям, сохранив при этом ряд определенных свобод и окрепнув экономически 65 . Поэтому в случаях бурят и якутов данная работа исходит из имперской политики конца XVIII века, а не из фаз колониального господства 66 .

64

Обзор народов «Востока» Российской империи дает: Суворова (ред.). Азиатская Россия; Dahlmann. Sibirien. – Формально Сибирь была включена в состав российского государства в 1763 году, после ликвидации Сибирского приказа. Однако различия в географических условиях, проблемы коммуникации из-за расстояний и различные социальные и экономические структуры разных этнических групп привели к неудаче попытку управлять Сибирью и европейской частью империи одним и тем же способом. В 1803 году над всей Сибирью (за исключением Перми и Вятки) был назначен генерал-губернатор.

65

Фирсов. Положение инородцев; Forsyth. A History of the Peoples of Siberia. Р. 48–83; Борисов. Реформы самоуправления якутов; Glebov. Siberian Middle Ground. – Сборник документов по истории Бурятии; Павлинов, Виташевский, Левенталь. Материалы по обычному праву; История Сибири с древнейших времен. Т. 2; Залкинд. Общественный строй бурят; Он же. Участие представителей коренного населения; Sunderland. Russians into Iakuts?

66

О российской политике по интеграции и усилению бурятской элиты: Залкинд. Ясачная политика царизма в Бурятии; Он же. Участие представителей коренного населения Забайкалья. С. 110–117; Он же. Общественный строй бурят. – О российской политике в отношении якутской элиты см.: Борисов. Якутские улусы; Glebov. Siberian Middle Ground. Р. 121–154.

Иначе сложилась ситуация в случае этнических групп, проживавших на Крайнем Севере и в бассейне Тихого океана, – чукчей, коряков, юкагиров, ительменов, алеутов, кадьякцев и частично коренного населения Аляски 67 .

Правда, проводимая в их отношении политика различалась в зависимости от географического положения, российских интересов и силы их сопротивления 68 . Однако царские правительства на протяжении всего XVIII века продолжали практиковать не только методы покорения, использованные ими в Западной и Восточной Сибири веком ранее, – боролись с «непокорным» (то есть не желающим платить дань) туземным населением с помощью пушек, брали силой в заложники их детей и привлекали мужчин к принудительным работам, так что численность коренного населения резко сократилась как вследствие этих мероприятий, так и в результате болезней 69 . Прежде всего, именно ительмены, алеуты и кадьякцы подвергались такой экономической эксплуатации и их экономика была так последовательно перенаправлена на российские интересы в области промысла моржей и каланов, что они больше не могли выживать в своих традиционных структурах и все больше оказывались в жизненной зависимости от экономической помощи российского государства 70 . В то время как эти аспекты колониальной политики господства подробно охарактеризованы в литературе, в данной работе рассматриваются мало освещенные надрегиональные практики, которые проявлялись, в частности, в форме захвата заложников с серьезными последствиями как для коренного населения, так и для российской стороны.

67

Чукчи, каряки, юкагиры, ительмены (или камчадалы), а также юпики (азиатские эскимосы) жили на полуострове Чукотка и на Камчатке. Кадьяк – самый большой остров у побережья Аляски, который Григорий Шелихов сделал базой российской экспансии на Аляске.

68

Алексеев, Алексеева, Зубков, Побережников (ред.). Азиатская Россия. С. 389–411; Зуев. Русская политика в отношении аборигенов; Он же. К вопросу о присоединении к России; Он же. Присоединение Чукотки к России.

69

Зуев. Русские и аборигены на крайнем северо-востоке. – Особенно значительными были демографические потери у юкагиров, коряков и ительменов, а также у алеутов и кадьякцев. Кабузан, Троицкий. Численность и состав населения Сибири; Gibson. Russian Dependence upon the Natives of Alaska. Р. 80–81; Слёзкин. Арктические зеркала. С. 65. – По некоторым оценкам, в период между серединой и концом XVIII века население Алеутских островов сократилось вдвое. Капитан-лейтенант Головин: Обзор русских колоний в Северной Америке // Морской сборник. 1862. 57. C. 38. Здесь цит. по: Gibson. Russian Dependance. Р. 382. Fn. 27.

70

Forsyth. A History of the Peoples of Siberia. Р. 131–154; Gibson. Russian Dependence; Гринев, Макарова. Промысловое освоение. Т. 1. С. 68–108; Гринев. Русские промышленники на Аляске; Он же. Аляска под крылом двуглавого орла; Black. The Russian Conquest of Kodiak; Idem. Russians in Alaska, 1732–1867; Luehrmann. Alutiiq Villages, особенно P. 63–95; Miller. Kodiak Kreol.

Нерусские этнические группы на юге и юго-востоке

Одна из основных тем данной работы – российские концепции и практики господства над этническими группами на юге и юго-востоке государства, большинство из которых по полгода или круглый год вели кочевой образ жизни. В XVIII веке в числе российских подданных, проживающих в южных степных районах, были башкиры, калмыки, Малая и Средняя казахские орды и ногайцы. Если башкиры формально уже с середины XVI века частично являлись подданными царя, то их покорение методами колониальной экспансии началось лишь в 1730-х годах 71 . Политике в отношении башкир в данной работе уделяется особое внимание, прежде всего потому, что для их завоевания была использована уникальная в мировом сравнении российская колониальная практика – окружение линиями укреплений.

71

Donnelly. The Russian Conquest of Bashkiria; Steinwedel. Threads of Empire.

Калмыки, которые как западно-монгольские племена под давлением восточных монголов и казахов перекочевали на юго-запад и в начале XVII века заселили степи севернее Каспийского моря, с середины XVII века рассматривались российской стороной в качестве подданных 72 . Их покорение в XVIII веке с помощью чередующихся имперских и колониальных методов занимает в данном исследовании одно из центральных мест постольку, поскольку и попытка сделать их оседлыми, и успешные усилия выхолостить содержание их традиционных структур господства сформировали модель царской политики, к которой позднее прибегали и в отношении других этнических групп.

72

Khodarkovsky. Where Two Worlds Met; Батмаев. Калмыки в XVII–XVIII веках; Кундакбаева. «Знаком милости Е. И. В.».

Столь же важную роль для данного исследования играет и российская колониальная политика в отношении Младшего и Среднего казахских жузов 73 . Вместе со Старшим жузом, чей центр жизненных интересов располагался в Семиречье на востоке, казахи населяли огромные степные районы, простиравшиеся между Южным Уралом и Каспием на западе, Алтайскими горами и Тянь-Шанем на востоке и оазисами Средней Азии. Расположение этих территорий, представлявших для российских властей большой геостратегический интерес с точки зрения торговли с Индией и Китаем, в значительной степени определяло российскую имперскую политику от Петра I до Екатерины II 74 . Это привело к тому, что русская имперская элита в XVIII веке занималась вопросами и проблемами покорения казахов и господства над ними больше и интенсивнее по сравнению со всеми остальными этническими группами юга и востока.

73

Olcott. The Kazakhs; Khodarkovsky. Russia’s Steppe Frontier; Sunderland. Taming the Wild Field; Бекмаханова. Присоединение Центральной Азии.

74

Noda. The Kazakh Khanates between the Russian and Qing Empires.