Рождение волшебницы
Шрифт:
– Что стали, выродки! – сходу подстегнул он усердие стражи. – Видохин – хозяин, а я, чтоб вы знали, Мамот!
Дюпа и Судок грохнули смехом. Неистовство шута, бессильная ярость старика только добавляли веселья.
– Заткнись, недоумок! – окрысился на шута старик и с потешным отчаянием схватился за сердце. Шутовской же царь – вот шельма! – изображая почтительный испуг, кинулся подержать болезного под локоток. А тот барахтался в услужливых руках и отбивался, как своевольный ребенок от няньки. Он изловчился закатить шуту оплеуху.
Лжелепель, желая облечь в слова свою покорность, приоткрыл рот и… получил жуткий удар по зубам. Сплошь черная от крови и грязи палка заехала ему в челюсть. С полным костяного дрязгу ртом оборотень еще стоял, выпучив глаза, когда одержимая треснула его по темени. Ни словом не возразив, он рухнул с похожим на бульканье стоном.
Лжевидохин грузно присел и прикрыл лысину руками. Но палка вильнула в сторону красного куколя с черной оскаленной харей.
Не ожидая, что будет дальше, Золотинка одним прыжком перекинулась через низкую закраину водоема. Под водой достал ее ощутимый удар пониже спины. Пруд забурлил. Скользящий удар вдоль спины забросил хотенчика под куколь. Золотинка перевернулась, а рогулька дернулась вверх через плечо и забилась в сукне, оказавшись где-то подле щеки. Этого мгновения хватило Золотинке, чтобы стиснуть руку, – словно рыбу поймала. Она поднялась и сорвала тряпки с головы. Шатаясь, отплевываясь гнилой водой, скользя по илистому дну, Золотинка побрела к берегу.
Хотенчик упрямо бился, но уже затихал в пясти, как остервенелый от истошных рыданий ребенок. Не ослабляя хватки, она распутала замотавшуюся в куколь палку и прижала к губам ее выщербленный бок. Материнский поцелуй успокоил хотенчика, он вздрогнул последний раз и обессилел.
– Вот оно что! – с натужной отчетливостью произнес Лжевидохин, который был уже тут. – Все видели: ведьма она и есть. Хватайте девчонку!
По нехорошему молчанию толпы Золотинка поняла, что времени для долгих объяснений у нее нет.
– Ни с места! – хриплым голосом выкрикнула она. – Хуже будет. Я – волшебница Золотинка! – отчаянным движением девушка встряхнула волосы – полыхнул стриженый вихрь золота.
– Злая волшебница! – высказался в свою очередь Ананья.
Все обернулись на голосок запыхавшегося человечка. Ананья, слишком хорошо известный приспешник конюшего, поспешал, заплетаясь нетвердыми ногами. – А это, – он указал на старика, – конюший Рукосил, ваш хозяин. Возьмите ведьму! В железо! Шевелитесь, собачьи дети!
Распоряжение тонконого человечка походило на заклинание. И Дюпа, и Судок, и другие послужильцы изменились в лице. Они зашевелились с очевидным намерением броситься в воду и в огонь – куда прикажут.
Золотинкина рука нащупала под облепившей грудь тканью Сорокон и замерла. Все они, и стражники, и слуги, влачили на себе железо – в достаточном количестве, чтобы в считанные мгновения вспыхнуть, как раскаленный уголь… Она поняла свою мысль и ужаснулась. Стражники лезли в воду.
– Здесь выполняют мои распоряжения! – забрызганный чужой кровью, в окружении многочисленных приближенных, подходил Юлий.
– Я – Рукосил! – подавшись навстречу наследнику, бранчливым старческим голосом объявил оборотень. А Золотинка ничего не сказала о себе, когда княжич обратил на нее взгляд.
– Помогите выбраться, – заметила она вместо всяких объяснений и заскользила по илистому дну к закраине водоема, где стоял Юлий.
Он отвернулся.
– Воевода Чеглок! Возьмите под стражу этого человека! – повелительным мановением руки наследник показал на Лжевидохина. – Это оборотень. Наложите на преступника кандалы и под строгую охрану. В статуте моего прадеда Туруборана указано, что оборотничество карается смертью.
– Шлушаю, гошударь! Будет ишполнено неукошнительно! – отозвался Чеглок. Это был дородный вельможа лет шестидесяти в порванном кафтане с меховой опушкой. Разбитая в недавней передряге губа придавала словам воеводы нечто дурашливо-шепелявое, тогда как значительное лицо хранило непроницаемую строгость.
Краем глаза дрожащая в воде Золотинка отметила, как попятился, припадая на ногу, Ананья, задвинулся за спины и пропал. Стражники подступили к оборотню. И это был решающий миг.
Среди приближенных наследника имелось немало тайных и явных ставленников Рукосила. Не лишним было бы предположить, что тайные доброхоты Рукосила окружали Юлия со всех сторон. И если уж идти до конца, то пришлось бы признать, что и сам Юлий являлся ставленником конюшего. Люди конюшего если и не превосходили числом явившихся на свадьбу курников, то уж, во всяком случае, не уступали им – недаром стояла на нижнем дворе пьяная застава. И однако никто из Рукосиловых послужильцев, никто из его сторонников, ставленников и союзников не посмел в этот зыбкий час вступиться за оборотня. Несчастье Лжевидохина состояло в том, что каждый из его людей в отдельности, захваченный невероятными событиями врасплох, оказался перед личным выбором. И каждый, в одиночестве среди единомышленников, остановился перед необходимостью узнать в оборотне хозяина. Каждый выбрал повиновение превосходящим возможности отдельного человека обстоятельствам.
То же самое сделал и Рукосил.
– Я повинуюсь, – бесцветно сказал он, когда увидел тупые лица стражи. – Повинуюсь, – прошептал старый, разбитый болезнями оборотень, не обнаружив вокруг себя ни единого сочувствующего лица.
– Отвечаешь головой, – обронил Юлий, обращаясь к сотнику. – Не спускайте глаз. Не оставляйте одного! Никого не допускать – ни людей, ни кошек, ни собак, никого! Никаких разговоров! За все отвечаешь головой.
Сотник, плосколицый малый с невыразительным взглядом и редкой щетиной вместо бороды, внимал, набычившись.
– Слушаю, государь!
Сотник глядел на задержанного с сомнением: тащить или ну его, пусть отлежится? Протяжно постанывая, Лжевидохин грудился на камнях, как рыхлый мешок отрубей. Временами по телу пробегала дрожь, несчастный сучил ногами, и можно было заметить, как поджимаются заскорузлые пясти.
Между тем Золотинка барахталась в воде, безуспешно пытаясь зацепиться за высокий край боковины, чтобы выбраться из пруда. Своим чередом обратил на нее внимание Юлий и наклонился. Он глядел суровым, осуждающим взглядом. Она загадала: подаст руку или нет? Больше ничего, только это.
Он нахмурился еще суровее, прежде чем встать на колени и протянуть руку. А когда потащил, оказалось, что полумерами тут не обойдешься. Пришлось напрячься и подхватить Золотинку под мышки – она скользила по отвесной стене. И когда поднял девушку на закраину, поневоле – чтоб не упасть – должен он был прижать к себе облитое водой существо, такое податливое и гибкое… Верно, Золотинка тоже испытывала сильнейшее головокружение – она едва стояла на ногах.
Когда через мгновение они не без усилия отстранились друг от друга, Юлий оказался весь мокрый, невозможно ведь уцелеть – и следовало бы уяснить это с самого начала! – если решился принять под мышки любимую девушку.