Рождение волшебницы

Маслюков Валентин Сергеевич

За окном послышался голос. Золотинка бросилась вытащить затычку.

– Боже правый! – говорил человек как бы в пустоте, не было ни малейшего эха. – Все убиты!

Но сам-то он уцелел, и Золотинка испытывала облегчение оттого, что кто-то еще жив.

– Что у вас там? – сунулся в окно стражник.

Слышался неправдоподобно отчетливый хруст шагов, сквозило холодом. И вот появились огни, и в свете редких факелов заблестела ледяными искрами снежная пустыня.

Невероятных размеров град разбил, перепахал и сравнял все, что было оставлено без укрытия под грохочущим небом. Разрушены были крыши, сбиты с петель двери, ставни, сквозными

дырами зияли попавшие под косой удар окна. Крошево колотого льда вперемешку со щепой, обломками черепицы покрывало площадь толстым неровным слоем, в котором плоскими валунами возвышались животы павших лошадей и торчали углы разбитых телег. Расселись бочки с мессалонскими червонцами, и золото тоже ушло под лед. В холодном месиве полегли люди: возницы, грузчики, охрана. Пострадал весь подготовленный к отправке обоз – десятки подвод.

– Идите же, наконец, кто-нибудь! – сказала Золотинка. – Что там у них? Где Юлий? Где воевода Чеглок?

Молодой малый отправился искать воеводу, а старый брюзга велел Золотинке вернуться к очагу и тут сидеть.

Золотинка встрепенулась, когда померещился голос Юлия… и услышала его еще раз, наяву: княжич со спутниками, с хрустом ступая по ледяному месиву, миновал окно.

Роняя горящую смолу, в караульню вошли факельщики, стража, наконец, в сопровождении немногочисленных приближенных Юлий и воевода Чеглок. Золотинка встала. Заметная вмятина на крылатом шлеме подсказала ей, что Юлий чудом избежал смерти, захваченный врасплох первыми градинами – едва ускользнул из-под обвала.

Остановившись в трех шагах, он глядел враждебно и пусто. Вельможи и дворяне напоминали кучку лишенных всякого понятия об учтивости зевак, они обменивались посторонними замечаниями, громко переговариваясь за спиной Юлия, и беззастенчиво глазели на Золотинку. Своей говорливостью эти люди лишь оттеняли разительное одиночество княжича.

Юлий вытянул руку. На раскрытой его ладони лежал волшебный перстень Рукосила, багрово-белесый камень на паучьем ложе золотых листьев.

– Вот! – сказал он и уничижительно хмыкнул.

Золотинка испугано передернулась, удерживая ворот платья в опасном положении на ключицах, а княжич, принимая этот беспомощный трепет за ответ, за признание вины, вдруг, размахнувшись, швырнул перстень в очаг.

Этого никто не мог ожидать – все замерли. Но Золотинка кинулась в огонь мгновенным, почти непроизвольным броском. До того бесстрашно и ловко, что выхватила сокровище из горящих углей, не опалив пальцы. Только платье скользнуло на руки, обнажив плечи, но не успело нечто такое мелькнуть пред изумленными взорами, как она – молодцом! – все оправила и вернула на место.

Зачем юноша схватил кочергу, некогда было соображать – она отпрянула. Но он лишь свернул глазами. Оправив корсаж, и она получила возможность сверкать очами. Так они мерили друг друга враждебными взглядами и разве что не пыхтели, как взъерошенные зверьки. Несколько раз успели ахнуть придворные, ах! ах! и ох! – только и разевали они рты. Один Чеглок не позволил себе этого удовольствия, потому что смотрел на дело с его однообразно-утомительной стороны и не тратил душевные силы на бесплодные удивления.

– Пошушайте, шударыня прыншеша! – прошамкал он разбитыми губами и поморщился.

Шепелявые разъяснения воеводы состояли в том, что незадолго до града наследник пострадал от летающей нечисти – что-то такое вроде «жубаштого рта». И эта нечисть, разыскав Юлия в толпе дворян по красному перстню Рукосила, который навязала наследнику Золотинка, цапнула его за палец. «Жубаштая» тварь укусила наследника как раз пониже камня, и ближние люди тотчас же искромсали ее кинжалами, пояснил Чеглок. Он сопроводил обвинение самым любезным поклоном.

– Вот! – вскинулась Золотинка. – Я посылала к вам нарочного, как раз насчет едулопа. Вот он – едулоп! – Она пнула босой ногой гниющий на полу вареник.

Едулопы, похоже, никак не могли отыскать Рукосила – в новом его обличье и без волшебного камня, который, нельзя исключить, как раз их и породил. Но, к несчастью, это ничего уже не меняло в их намерениях – целые тучи едулопов нужно было ожидать к рассвету. Так толковала волшебница.

Мрачный воевода, остановив ее, выразительно оглянулся на свиту – на всех этих латников, кольчужников и празднично наряженных вельмож в рваных кружевах и лентах. Он просил всех выйти и молчал, дожидаясь, пока лишний народ не переберется в сени.

Не лишними предполагались тут, очевидно, сам Чеглок и Золотинка. Что касается Юлия… Разумеется, не лишний, он оставался, как всегда, ни при чем, предполагая про себя все, что угодно. Пространные объяснения девушки и строгое, как будто даже почтительное внимание воеводы раздражали княжича. Ничего не понимая, угрюмо нахмурившись, – и жестоко страдая! – он наблюдал за беспричинно устремившимся к выходу народом.

За злостью его стоял стыд. Золотинка не заблуждалась насчет того, что значат эти нахмуренные брови, отвердевшие скулы, жестко сложенный рот. То был тяжелый, как болезнь, загнанный глубоко внутрь стыд человека, который чем дальше, тем больше ощущает свою беспомощность как вину. Злобно вертел он в руках кочергу, потыкал дохлый вареник, а затем приостановился, будто прислушиваясь к чему-то. И обернулся к темному провалу окна.

– Шударыня! – значительно продолжил Чеглок. – Я никогда не шомневался, что недоражумение с жубаштой тварью ражъяшнится вполне и оконшательно. Шударыня, я знаю ваше доброе отношение к нашледнику и шмело рашшчитываю на вашу помощь… – воевода запнулся прежде, чем перейти к тому, что его по-настоящему занимало. – Шударыня, но эти ражговоры об ишкрене… нашколько они ошновательны?

Внимательно слушая воеводу, Золотинка не упускала из виду и Юлия, который подкрадывался к окну. Он держался стены, чтобы не спугнуть нечто там раньше времени, и вот – раз! – жахнул кочергой в запоздало встрепенувшееся шуршание – черно-белая птица прянула по засыпанному стеклом подоконнику. Золотинку так и передернуло. Вместо птицы разинула рот и обваливалась на остолбеневшего убийцу старуха. Он отскочил, а старуха обрушилась на каменные плиты без памяти.

Колча!.. Испустив дух, она вернулась, как всякий оборотень, к подлинному естеству. Старческий лик ее, прошибленный безмерным, не вмещающимся в разум удивлением, закаменел.

Юлий в ознобе сжимал кочергу. Караульня заполнялась хлынувшими обратно дворянами, они безобразно гомонили. Кто-то пытался высунуться между прутьями оконной решетки во двор, подозревая там еще одну недобитую старушку, кто-то куда-то бежал, топая башмаками, все много и без нужды лязгали железом. Потом пятеро кольчужников взялись за старуху. Так что несчастная Колча на мужских руках, что почившая в бозе матрона, поплыла вон из караульни, не меняя раз навсегда застывшего, почти нечеловеческого, птичьего уже лица.