Рождение волшебницы
Шрифт:
Застывши лицом, загадочно прищурив глаза, Лжезолотинка слушала, не перебивая, и вдруг сунулась в окно:
– Гони во всю мочь! – крикнула она в сердцах.
– И вообще, уверяю вас… – продолжал пигалик. Пружинное сидение подбросило его, когда карета хрястнула на колдобине, он схватился за собеседницу, отчего она брезгливо вздрогнула. – Простите!.. И вообще, уверяю вас, мои действия бывают часто как бы и не совсем мои. В данном случае справедливее было бы говорить о причудах хотенчика.
Лжезолотинка кусала губы; она глядела мимо. А пигалик – натурально! – чтобы привлечь к себе внимание, перешел от слов к делу: достал из-за пазухи замызганную деревянную рогульку
– Вот, – продолжал он, непрестанно выказывая чудеса ловкости, чтобы не хвататься лишний раз за плечо соседки, – извольте видеть. Вот этот самый хотенчик, который вверг в беду множество народу. Извольте убедиться.
Отпущенный на веревочке, хотенчик неприкаянно плутал между вздутыми занавесками, поворачивал во все стороны и вяло тыкался куда придется. Лжезолотинка следила за этими исканиями, то и дело бросая недоверчивый взгляд на пигалика.
– Что это значит? Как понимать? – прошептала она наконец, теряя остатки самообладания: – Я знаю, хотенчик выражает желание человека. Твое главное, страстное… даже если неосознанное желание.
– Это верно.
– Что ж тогда? Разве твое желание не Юлий? – снова она взглянула на малыша, пытаясь вычитать в его круглой детской мордашке уготовленные ей каверзы. Но малыш оставался непроницаем. Тогда, хищно напружившись, размашистым движением она перехватила в воздухе деревяшку прежде, чем пигалик успел помешать.
Да тот, судя по всему, и в мыслях не имел ей препятствовать. Красавица стиснула хотенчик беспокойными пальцами и страстно поцеловала его в развилку. Осталось только пустить хотенчик – и она сделала это. Ничто не изменилось в безразличной повадке искателя желаний. Все так же поворачивался он туда и сюда, не выказывая ни малейших предпочтений, не говоря уже о каких-либо признаках любознательности и тем более страсти. Ничего. Красавица пребольно цапнула пигалика за плечо и впилась ногтями.
– Так Юлий, Юлий… он жив? – шевельнулись губы. Казалось, она еще не доверяет своему испугу, не признает беду, уже ощущая ее неподъемную страшную тяжесть. Бросила жгучий взгляд на пигалика, но Золотинка и слова не проронила, когда красавица схватила ее обеими руками и вскричала, подмяв под себя при резком толчке кареты:
– Он умер? Умер? – вопила она в припадке болезненного отчаяния, когда совершаются непоправимые безумства. Лицо ее – лицо Золотинки – исказилось, золотые волосы осыпали пигалика, но и сама красавица едва видела – туман кисейной накидки накрыл глаза. Она оттолкнула малыша и, цапнув со лба накидку, заткнула рот, исступленно раскачиваясь.
– Не ори! Чего орешь?! – нашлась Золотинка, высвободившись. – Хотенчик не будет себя так вести, если хозяин умер! – поймала беспризорный кусок дерева, уже скользнувший было под занавеску, в окно, и сунула его за пазуху. – Уж я-то знаю кое-что о хотенчиках. При смерти хозяина он воспарит к небесам. А если умер тот, кого ты любишь, то хотенчик, я думаю, попросту упал бы и сник! – закончила она, ударившись плечом об оконный косяк. – Когда страсть велика, привел бы на могилу.
Последний довод чудодейственным образом отрезвил Лжезолотинку, которая имела основания полагать, что страсть ее велика. Она распрямилась, отняв ладони от пылающего лица, посмотрела перед собой… Потом сунулась в окно едва ли не по пояс:
– Потише, черти! Белены объелись?!
Когда лошади пошли рысью, сиденье перестало подбрасывать, а подушки прыгать, Лжезолотинка все ж таки согнулась в рыданиях. Чувства не остановишь, как лошадей!
Золотинка прекрасно понимала Чепчугову. А ну как, в самом деле, если хотенчик растерялся не потому, что с котом произошло нечто загадочное, а потому, что действительный хозяин его, Юлий, мертв. Разве можно за что-то ручаться, когда имеешь дело с хотенчиком? От мысли этой стеснялось дыхание.
Лжезолотинка вздыхала бурно и тяжело, но уже начинала соображать.
– Но что ж тогда, – молвила она, не поднимая головы, – хотенчик свихнулся, что ли?
– О чем и толкую… Впрочем, позвольте объясниться откровенно, – подвинувшись на сиденье, начал малыш с несколько напыщенной многоречивостью. – Несчастная встреча в Камарицком лесу имела еще и то следствие, что заставила меня думать о вас как о союзнике. Да, с тех пор как я увидел вас в объятиях прежнего слованского государя, меня уж не оставляла мысль, что наши цели, в сущности, совпадают.
Лжезолотинка невесело хмыкнула. Глаза просыхали от слез, а губы складывались в язвительную ухмылку. Это не остановило пигалика, который не хотел замечать прихотливые перемены в настроениях собеседницы.
– Мы в Республике не имели никаких сведений о судьбе прежнего слованского государя Юлия. Его почитали убитым в битве под Медней. И совершенная неожиданность: он жив и, мало того, поддерживает деятельные связи со своей бывшей и, по видимости, нынешней супругой…
– Короче! Выкладывай, что надо, и проваливай, откуда пришла. А то остановлю карету и велю убираться.
– Откуда пришел, – терпеливо поправила Золотинка, отодвинув занавеску. Она увидела усадьбы и рощицы на просторе пригородных полей с коровками, овечками и пастухами, но этот мирный вид не задержал на себе ее взора. Она вздохнула: – А нужно мне, по правде говоря, очень многое.
– Хотенчик, который мои слуги отобрали у тебя в корчме Шеробора, и привел меня к Юлию, – перебила Лжезолотинка, впадая в то язвительное раздражение, когда становится не важно, что говорит собеседник. – Так что благодаря тебе я и нашла Юлия. Я думала, он погиб. Все говорили, были самые верные известия. Что я могла поделать? А ты бы, интересно, на моем месте как поступила? Юлий убит, все плачут, никто ничего не знает. Святополк трепещет, Лебедь не осушает слез – каждый хнычет на свой салтык, и все от меня чего-то ждут. Все почему-то думают, что вдова Юлия возьмет меч и станет на пути полчищ. Стотысячное войско у перевозов, оно уже за рекой, пыль застилает столицу… И все почему-то ждут, что именно я-то и стану сопротивляться!
– Простите, – не выдержала Золотинка, – я не совсем понимаю, вы представляете дело так, как будто ожидали врага в осажденной столице… Но, насколько я знаю, вы глядели с другой стороны: захватчик, Рукосил, привез вас в своем обозе, в войсковом обозе. То есть вы глядели с пыльного берега на Толпень, а не наоборот. Я хочу понять…
– Как пленницу! – резко возразила Зимка. – Меня привезли как пленницу!
– Ну да…
– Хотели от меня жертвы. Ты и представить себе не можешь, как жалко вела себя слованская знать, воеводы. Все растерялись. Все! Рукосил казнил конюшего Чеглока… Ко мне приходили толпами, все хотели от меня жертвы. Я должна была их всех заслонить. А когда я приняла венец из рук нового слованского государя, казни прекратились. В тот же день Рукосил объявил прощение всем, кто служил Юлию, и велел убрать с улиц виселицы и плахи. Святополк жив, Лебедь жива. Рада, Нада, Стригиня, дочери Милицы, – Рукосил никого не тронул. Все живы, благоденствуют, и все меня презирают. Я одна виновата, что они сыты, пьяны, носят атлас и бархат. Они, видишь ли, любили Юлия. А я его не любила. Они хотели жертву, им нужна была жертва, чтобы искупить собственную подлость.