Рождение Зимы
Шрифт:
— Они очень… большие, а? — сказала она.
— Согласен. И все на одно лицо.
— Ну, наверное, они все родственники, — глупо ухмыльнулась Эньяра. — Ты ведь знаешь, как, по слухам, обычно размножается этот народ. Хотя, по-моему, они довольно неплохо выглядят.
Несколько замковых стражников выглядывали из дверей своей казармы. Время от времени среди них возникал приглушенный смех, иногда даже слышались грубоватые реплики в адрес прибывших дам, но ни один из акробатов так и не повернул головы в их сторону. Явившиеся работали молча, споро и ловко устанавливая на булыжниках и проверяя свое оборудование.
— Их так много. Должно быть, нас ждет хорошее зрелище, — задумчиво предположил Оризиан. — Где они собираются представлять?
— Илэн говорила, что сначала представление будет в зале, а потом они какие-то фокусы покажут во дворе.
— Как ты думаешь, они откуда? Может быть, из Колдерва или откуда-нибудь оттуда; там их много. Не знаешь?
Эньяра пожала плечами:
— А может быть, с морского побережья Килкри. Там, кажется, до сих пор есть деревни вольных людей, или нет?
Оризиан с Эньярой наблюдали за работой из дверей, а любопытный Бэр, подручный конюха, болтался поблизости от возводимых сооружений. Он потянулся потрогать кольцо толстого каната, но один из акробатов схватил его за кисть. Удивление плеснулось в глазах мальчика, а рот широко открылся, и, не будь Бэр немым, он, конечно, заорал бы. Мужчина покачал головой и коротким жестом показал Бэру, чтобы он убирался.
Мальчишка бочком вернулся к конюшне, но все теми же изумленными глазами продолжал наблюдать за работавшими, теперь уже из денника одной из лошадей.
Оризиан поглядел на небо. Солнце полчаса как село, и уже надвигались сумерки. Двор замка погружался в тень. Скоро вынесут факелы, поскольку в ночь Рождения Зимы темнота не допускается.
Оризиан сказал:
— Пора и нам готовиться. Скоро праздник начнется.
Она кивнула и с почти мечтательным видом последовала за ним в башню, через плечо оглядываясь на группу акробатов.
В огромном зале отдельными кучками уже топтались прибывшие на пир гости. Везде лежали пакеты и свертки с подарками, которые они принесли тану. Все были веселы, зал гудел оживленными разговорами. Эта ходила вдоль столов, проверяя выставленные для гостей подносы с хлебом и кувшины с элем и вином. Она все время что-то бормотала себе под нос (можно не сомневаться, перечисляла все выговоры, которые заслужили те, кто эти столы накрывал) и, похоже, совершенно забыла об окружающей ее толпе.
— Нам предстоит долгая ночь, — с легкой улыбкой сказал Оризиан, вспомнив слова Килана в Гласбридже.
— Конечно. Как всегда, — согласилась Эньяра.
Они направились в свои комнаты, чтобы переодеться, но по дороге их перехватил Иньюрен:
— Вот вы где. Вас хочет видеть отец, он послал меня разыскать вас.
— Значит, он встал? — с надеждой спросил Оризиан. — Может быть, облака наконец рассеялись?
— Увидите сами, идите, — уклонился от ответа Иньюрен и, поманив их пальцем, начал подниматься по лестнице.
Войдя к отцу, они нашли Кеннета стоящим посреди спальни, хмуро и задумчиво рассматривавшего церемониальную меховую мантию. Оризиан с первого взгляда увидел, что каким-то образом отец наконец-то пришел в себя.
— Мантия уже совсем не та, что прежде, — печально произнес хозяин Замка Колглас.
Эньяра нырнула ему под руку и крепко обняла. Кеннет слегка покачнулся, словно теряя равновесие, и, по-видимому, не знал, что делать, но затем тоже обнял дочь.
Потом Эньяра отступила назад и сказала:
— На базаре полно пушнины. Купим новую.
Кеннет улыбнулся и даже подержал ее лицо в широких ладонях:
— Вот и хорошо. Так и сделаем.
Оризиан наблюдал за ними со стороны и не мог отделаться от мысли о том, каким старым выглядит Кеннет. Он, может быть, и вытащил себя из мрака, но заплатил за это высокую цену. Однако в глазах появился блеск, хотя под ними еще лежали тени, а тяжелые веки опухли. Когда он повернулся к Оризиану и улыбнулся, создалось впечатление, что улыбка, давно неиспользуемая и забытая где-то глубоко в душе, с трудом пробивается на его лицо.
— Оризиан, подойди сюда, дай на тебя посмотреть, — сказал Кеннет и с ласковым интересом оглядел сына. — Хорошо выглядишь.
— Ты тоже выглядишь лучше, — ответил Оризиан. Он почувствовал определенное облегчение, напряжение начало отпускать его, мрачное лицо юноши немного просветлело. Но, как и всегда в тех случаях, когда отец выныривал из тени, начинал подниматься и страх, что когда-нибудь парализующая отца скорбь никуда не исчезнет и поселится в нем окончательно.
— Пожалуй. Может, это сделали те медовые пирожки, что вы мне принесли?
— А может, возможность объесться и напиться сегодня ночью? — предположил Иньюрен.
— Замолчи, старина. Не стоит портить удовольствие другим только потому, что сам не подвержен человеческим слабостям, — упрекнул Кеннет на'кирима.
Он обнял Оризиана за плечи, а с другого бока прижал к себе дочь.
— Вы простите мне недавнюю слабость?
— Здесь нечего прощать, — пробормотал Оризиан.
— Печаль — это не слабость, — решительно заявила Эньяра.
Отец немного потискал их и отпустил.
— Ну, слабость это или нет, а прошу меня простить. Я избавил бы вас от этого, если бы мог, ведь я вас обоих очень люблю, а вы заслуживаете лучшего… — Тут голос его дрогнул, и на лице на мгновение появилось что-то вроде муки, но он резко, почти сердито, тряхнул головой. — Мне перед праздником нужно отдохнуть. Совсем немного. Но, послушайте, давайте сначала придумаем что-нибудь. Раз пришло Рождение Зимы, давайте куда-нибудь съездим. Мы давно уже все вместе не выходили за стены замка, не так ли?
— Куда? — спросила Эньяра. — В Андуран?
— Нет, — немного поспешно ответил Кеннет. — Брата еще будет время навестить. Нам, всем троим.
— Давайте поедем в Колкир. Там рынки и залив, — быстро подсказал Оризиан. Сам он посещал центр танов Килкри всего пару раз, и ему нравился этот оживленный город, кроме того, он знал, что и отцу это место очень нравится. Кеннет всегда говорил, дующие там западные ветры — самые чистые, а вдыхаемый воздух — всегда свеж и нов. Без прошлого.
— Да, — улыбнулся Кеннет. — Прекрасный город.