Рождение Зверя
Шрифт:
Что с этим было делать, Ральф не знал. Ему нередко приходилось отыскивать в подсознании людей самые разные воспоминания. Он умел доставать их с любой «глубины», но здесь…
«Опыты…» — вдруг вспомнилось ему. Ну, конечно, знаменитые подвалы Темного Братства.
Ральфа передернуло. Вмешательство в сознание с целью искажения памяти он считал для себя чем-то совершенно недопустимым. Однако и оставить все как есть было нельзя, тем более что наблюдаемая им часть памяти была поддельной. Позволив фальшивым воспоминаниям течь своим чередом, он в то же
Ни с первого, ни со второго, ни с третьего раза ничего особенного Ральф не заметил. Все было, как обычно: сначала выделялись наиболее яркие, рельефные события жизни; их робко дополняли всплывавшие по ходу детали. На фоне первых вторые казались блеклыми и не представляли никакой ценности, лишь изредка попадались подробности, придававшие всему событию особый оттенок или являвшиеся связующим звеном между двумя уже достаточно значимыми фрагментами. Наконец что-то изменилось: когда Ральф уже в который раз просматривал надоевшие до тошноты картины, ему вдруг почудилось, что они как будто побледнели. Не веря себе, он прокрутил снова — желая убедиться, что не ошибся.
Невероятно: искусственно созданные образы, не выдержав многократной демонстрации, таяли буквально «на глазах». Те, что с трудом различались за ними, казались неясными, точно размытыми, но главное — они существовали… С непередаваемым волнением следил Ральф за постепенно воскресавшими воспоминаниями — легкая дымка вторичных наслоений больше не мешала видеть настоящего. Еще, еще немного…
Он добивался их окончательного исчезновения и, только когда «поверхность» снова сделалась идеально «ровной и гладкой», осторожно покинул чужое сознание.
Открывшееся в нем Ральфа почти не удивило: чего еще было ожидать от существ (назвать их людьми как-то не поворачивался язык), напрочь лишенных нормальных человеческих качеств — чести, совести, сострадания.
Правда, одно дело было слышать об опытах, которые проводились в подвалах Темного Братства, и совсем другое — увидеть это, что называется, своими глазами…
Щелчком пальцев Ральф заставил молодого человека вернуться. Тот открыл глаза, с удивлением посмотрел на костер, на сидевшего рядом Ральфа.
«Ах да…»
— С пробуждением. — В голосе чужестранца была какая-то напряженность. От нехорошего предчувствия у С'тэна заныло в груди.
Гипнозом владели многие из братьев Круга: не раз видевший их в действии, С'тэн с самого начала прекрасно осознавал, что собирается делать Ральф. Чего-то в этом роде молодой человек и ожидал, когда обратился к нему за помощью, однако, сколько времени прошло с того момента, как перед глазами усыпляюще замигал крохотный огонек, сказать было трудно: снаружи все так же хлестал дождь и завывал ветер, а здесь, в шалаше, по-прежнему горел небольшой, но уютный костер.
«Почему он молчит? Не получилось? Или…»
— Ты в этом селении родился…
Старинное, все в мелкую крапинку, с рыжими разводами по краям,
«Немного полновата… глаза усталые… лицо… поблекло… Хотя для тридцати семи, в общем-то, еще ничего…»
— Мам! — Вбежавшая в спальню пятнадцатилетняя девушка хотела что-то сказать, но тут же завертелась перед зеркалом, поворачиваясь то одним, то другим боком; затем быстро глянула на мать — снова на себя, и маленький, слегка вздернутый носик на круглом, с нежными, по-детски пухлыми щеками, личике поднялся еще на дюйм кверху. Амалия спрятала улыбку…
Дочь была ее выше и стройнее, но все же очень походила на мать: с такими же темными, слегка выпуклыми глазами, с темными волнистыми волосами.
— Мама, можно, я завтра возьму Лору?
— Бери, только… — Амалия строго подняла указательный палец.
— Я буду обращаться с ней ласково. — Девушка подставила щеку для поцелуя. — Спокойной ночи…
После ухода дочери Амалия хотела было продолжить свой критический осмотр, но вдруг отвернулась от зеркала и направилась к окну.
«Господи, что за глупость… Да и какая разница, появились у меня или не появились новые морщины…» — думала она, глядя на шевелившиеся от ветра могучие ветки.
Каштаны давно отцвели: вместо белых осыпавшихся «фонтанчиков» теперь зрели зеленые колючие ежики-орехи.
«Сколько же времени прошло… месяца четыре? Ну, не смешно ли: он, конечно, давно забыл… всего лишь небольшое приключение… Господи, и не отвлечься никак… А что, если…»
Когда-то у нее это получалось: зацепляешься за какую-нибудь деталь и потихоньку восстанавливаешь в памяти лицо человека. Сосредоточившись, Амалия попыталась вспомнить хоть что-нибудь… Нет… И все-таки странно: общаться несколько часов подряд с человеком и не запомнить ничего…
«Попробую еще раз…»
Итак, они медленно шли по аллее… остановились. Наверное, впервые за весь этот вечер он замолчал — Амалия подняла голову — и перестал улыбаться. Правда, чересчур короткая верхняя губа словно только и ждала, чтобы снова прыгнуть вверх…
Действительно ли помогла эта случайно всплывшая в памяти деталь, но на какой-то миг лицо, забытое, как считала Амалия, уже безвозвратно, появилось перед ее внутренним взором, и этого оказалось достаточно…
Глава 4
Тайг
— Ты в этом селении родился, — снова произнес Ральф.
Повторять было излишне: С'тэн расслышал с первого раза. И расслышал, и понял — но охватившее его сразу вслед за этими словами оцепенение не позволило ответить. А затем, одни — совершенно отчетливые, другие — едва различимые, начали наплывать воспоминания…
Вот он, совсем еще маленький, прячется от матери…
— Где же наш Тэн, — приговаривает она и уже в который раз проходит совсем рядом, делая вид, что не замечает затаившегося в кустах, почти переставшего дышать сына.