Рождественская перепись
Шрифт:
– Допустим, – однако, по лицу Калева я видела: он мало что допускает, факт моего возникновения не монтируется в его планы. Он в замешательстве.
– Я не знаю, что нам с вами делать теперь. Вы меня сдадите в НКВД как шпиона?
– Сначала я сдам документы, а потом решим, что с Вами делать.
– Я могу Вам помочь. Посчитать, проверить. Я умею.
– Сидитте, ждитте. Я сейчас не могу вызвать милицию, телефон не работаетт. Буря повредила линию. И потом, Вы – посторонний человек, я не могу показыватт Вам переписные листы.
– Да видела я ваши секретные данные в открытом доступе на сайте… короче, в архиве. Записала даже.
– Почему? Методология статистики верная. Содержание переписных листов сам товарищ Сталинн утвердил, – Калев с интересом включился в разговор, позабыв о межвременных различиях.
– Да не знаю. План по врагам народа, наверное, недовыполнили. – Ыхве при этих словах испуганно вскинул брови и жестом попросил приглушить звук. – Есть версия, что предполагаемый прирост населения не оправдался. Получилось примерно на восемь миллионов меньше расчётной цифры. Всех наказали, главных статистиков признали врагами народа. Многих уволили без «товарища» 3 , значит, тоже враги. Назначили новую перепись в тридцать девятом.
Ыхве сник и горестно качал головой, как будто и сам он ждал такого исхода. Потом с обречённостью в голосе произнёс:
3
Без слова «товарищ» перед фамилией в приказах на увольнение
– Я честно делаю свою работту.
– Я тоже. Послушайте, есть ещё способ доказать, что я из две тысячи двадцатого. Вот, я пишу цифру, которая у Вас получится по графе «единоличники». Вам не показываю. Смотрите, сворачиваю и кладу вот сюда. Когда подсчитаем, вы убедитесь, что я никаким другим способом этого знать не могла. Итоги подвести не позднее одиннадцатого? – я киваю на кипы ведомостей и переписных листов.
– В целом по Псковскому округу не позднее 20 января.
– Найдёте мне носки какие-нибудь и другую одежду?
– Сейчас лишней одежды нетт. Опасно спрашиватть в деревне.
– Что, не знаете, как записать человека, который есть в наличии, но ещё не родился?
– Я вообще не уверен, что вы человекк. В Рождество случается всяккое, знаетте ли…перетрудился, то, сё, – Ыхве пытается шутить.
Калев Янович снимает сатиновую занавеску, отделяющую койку за печкой и подаёт мне вместе с верёвочкой. Я обматываю это синее в мелкий цветик парео вокруг себя. Вид как у случайной посетительницы храма, которая прикрывает джинсы поневой из ящика у ворот. Блуза на мне вполне рабоче-крестьянского покроя. Из вещмешка Ыхве достаёт чистые вязаные носки:
– Возьмитте. Супруга вязала.
– Рукодельница она у Вас. И дети есть?
– Один остался. Mul on kaksikud 4 …близнецы… желтуха, не дожили до года.
– Соболезную. Ну что, за дело?
– Сначала давайтте договоримся, откуда Вы прибыли, Оксана Андреевна, чтобы не получилось ничего плохого…
– Да куда хуже-то? – я достаю из сумки калькулятор.
– А что это у Вас?
– Калькулятор. Счётная машинка. Появилась в конце восьмидесятых. Это что, у нас теперь компьютеры
4
У меня двойня (эст.)
Я тычу в наклейку на калькуляторе:
– Вот, смотрите, товарищ Ыхве, видите дату и место изготовления?
– Вижу. Но не понимаю. Это против всех известных законов природы. И если бы я был сотрудником НКВД, я бы возразил, что всё это можно подделать. Дату, место. Про курку…
– Калькулятор.
– Про него не уверен.
– Это как раз за милую душу. В современном мне мире.– Я начинаю терять самообладание. – Слушайте, Калев Янович, я в шпионов не играла никогда. Я бывшая спортсменка, пятиборец. Фехтование, конкур, плавание, бег, стрельба. Сейчас объединили бег со стрельбой. Ну да неважно. Я о чем? Я за Россию всю свою спортивную жизнь. Под нашим флагом на соревнованиях с юниоров, там же вот и спину травмировала. Здоровье потеряла. И дальше работаю на государство. Я – шпион? Я за коммунистов голосую, когда в стране олигархи у власти, новая буржуазия…
– Как буржуазия?
– Да так. Просрали мы и вашу революцию, и Сталинскую конституцию, и Советский Союз. Снова эксплуатация человека человеком. Народное богатство теперь – дети, другое продали. Про Великую Отечественную войну ещё помним, но всё хуже…
– Какую войну?
– Сорок первый тире сорок пятый, с Гитлером! К которой мы оказались не готовы! Потому что Зорге не поверили и донесениям из УССР и БССР, вражеской агитацией эти сведения сочли. У Вас, небось, тоже рапорт приготовлен про слухи и подрывную деятельность? Про то, что люди повышения налогов ждут и войну пророчат?! А у меня лежит. Ничего не изменилось! А я родилась в эпоху «разве то социализма». Его развивать, надо, чтоб был развитой, а не врагов выискивать! Вы пока со мной разбираетесь, уже бы десять стопок пересчитали! – я ору, а Калев Янович каменеет и смотрит, не мигая, сквозь меня.
– Товарищ Ыхве! Вам плохо? Калев Янович! – я бегу к баку с водой, скользя шерстяными носками и чуть не падая, черпаю стоящей рядом кружкой и подаю уполномоченному, – дышите, дышите, Советский Союз в войне победил. Победил. И вот видите, сколько дураков за 75 лет ещё народилось. Дышите. Не надо мне тут инфарктов.
Наверное, что-то, наконец, дошло до моего коллеги, и он выдохнул:
– Ох… Вы, Оксана Андреевна, меньше говоритте. А то вдруг Вас назад станут спрашиватть, а мне и отправитть будет некого.
– А каким образом и кто меня станет спрашивать? Меня сюда не посылали вроде, чтобы спрашивать. Нет, меня посылали, бывало, на три буквы, но я не думала, что это так выглядит. Похоже, я только на Божью помощь могу уповать.
– Тсс! И крестик спрячьте. Не одобряется.
– А зачем тогда вопрос о вероисповедании в переписном листе?
– Не могу судитт. Все сотрудники на перепись проходили через партком, это комсомольцы или члены партии. Так что спрячьте от греха.
– Хорошо, – я думаю, что от греха спрятать придётся ещё много чего, – а если я тут навсегда? Как мне быть с российскими документами? И откуда мне лучше всего приехать?