Рождественские рассказы
Шрифт:
Когда кто умеет с толком и блеском тратить деньги, тот никогда не будет затрудняться в способах их добывания. Для вида я играл на бирже с переменным счастьем, и, в минуты благородной ссоры с моими покровительницами, как я их называл «дойными коровами», я легко находил кредит даже у известного Мишеля... у этого неблагодарного животного, поставившего меня раз в необходимость поставить фальшивую подпись на векселе. Помнишь, милый Жорж, как ты раз чуть не влопался? Потом это у меня вошло в привычку, выработался характер и сила воли, презрение к разным ненужным формальностям, прописным требованиям морали, и когда я был даже арестован и попал в сильное подозрение, то знание дел и жизненный опыт дали мне возможность выйти победоносно из беды, утопив двух моих товарищей, Коко Брике и Костю Гульфика... Ха, ха, ха! Не будь дураками! Так точно, как ты, барон, помнишь, с этой историей подложной духовной купца-раскольника? Было даже время, когда я чуть не наделал глупостей, это, когда я, как дурак, влюбился в кошку Гризи, наездницу в цирке, и попал под ее влияние... Я ее прекрасно обставил, завел ей лошадей и все прочее, но кончилось тем, что меня избили клоун и два акробата, избили жестоко, а та, подлая, при сем хохотала!
— Господа! Жорж, Серж! Что это вы сделали такие кислые гримасы? Ну, что за беда, что били?.. Вы еще счастливо отделались, ведь вас били татары у папа Бореля, а то били акробаты... что гораздо хуже... и вообще, я вам должен заметить, что быть битым негласно, так сказать неофициально, не беда. Умейте сохранить тайну, озаботьтесь, чтобы печальный инцидент не был разглашен, и гордо несите на плечах свою независимую благородную голову. Не правда ли, барон?
— Ну, я всегда приглашал к барьеру, конечно, если это были люди равные по происхождению!
— Я тоже, но всегда умел устроить так, что на месте поединка, одновременно с противником и его секундантами, появлялась полиция!
После неприятного столкновения с представителями цирка мне не повезло, и я должен был временно оставить даже столицу. К тому же одновременно поступило взыскание по двум моим векселям и совершенно для меня неожиданно. Один из высокопоставленных юнцов, жаждавших познаний тайников жизни, пользующийся для сей цели моим руководством, скомпрометировал мое имя самой дурацкой оплошностью и предал позорно своего наставника. Правду говорят, будто беды сваливаются всегда гуртом и редко приходят в одиночку. Так и на меня посыпались шишки, словно из мешка прорванного. В клубе меня попросили не бывать, моя, большей частью счастливая, игра, очевидно, возбуждала зависть и, наконец, я, всегда стоящий во главе, составляющий центр кружка блестящей молодежи, принужден был очутиться в числе потешной свиты миллионера Василиского, этого идиота, паралитика, да и то в силу покровительства, Нюши Ай-люли, из хора Мишки Соколова.
Я даже стал падать духом, и в тоне моего независимого голоса стали замечаться собачьи нотки, якобы просящие подачки. Мои друзья, те, которые мне были не раз многим обязаны, стали небрежно протягивать мне два пальца, а то и совсем делать вид, будто меня не замечают и... к довершению всего, за мной стали следить лакеи моего миллионера. Я день и ночь ломал голову, придумывая, как и чем выйти из этого невыносимого положения. Я тонул и хватался руками, за что ни попадя, и вдруг, совершенно неожиданно, моя счастливая звезда ярко загорелась над моей головой. Я был спасен! Мне сделали предложение обвенчаться с одной особой, конечно, женского пола, которой почему-то захотелось или просто нужно было прикрыться моим громким именем и титулом, и условия были подходящие: треть суммы немедленно, для приведения моих дел в порядок, треть в день венца и последнюю треть — в вагоне заграничного поезда, и именно в том вагоне, где я не мог встретиться со своей молодой супругой.
Снова настали золотые дни Аранжуэца. Я быстро восстановил свой престиж и заблистал снова... но ненадолго. Здоровье мое расстроилось, и воды Монако мне не помогли, а скорее повредили. После трехлетнего отсутствия моего из пределов дорогого отечества, я вернулся назад. Меня привезла с собой одна испанская жидовка, не первой молодости, но эффектная красавица-авантюристка, и привезла на свой счет, в качестве руководителя в стране варваров, на первых, по крайней мере, шагах ее деятельности в новой сфере. Конечно, мы условились, что это, будто, я сам вывез из-за границы такой перл — это должно было придать солидность положению новой звезды на нашем горизонте. Я устроил для нее прекрасный салон, рекламировал мою испанку превосходно, добыл ангажемент на двух летних сценах. Дела пошли превосходно! Но, увы! Опять-таки ненадолго! Хотя мы с Элеонорой ди-Торидо и приняли все меры осторожности, но жалоба обиженных фортуной достигла слуха тех слоев общественной администрации, с которыми мы тщательно избегали столкновений, и полный крах обрушился, как гром с небес, на наши головы. Рулетка в салоне испанки была накрыта и, конечно, сейчас же закрыта... кажется, вышло что-то в роде каламбура?.. Рейзу Кивеке, Донна ди-Торидо тоже, выпроводили вон из страны северных варваров, а меня за пределы столицы. И это еще слава богу!.. Мой друг, известный адвокат Хапензон, говорил мне:
— Ну, брат, счастливо же ты отделался!
Счастливо! Какая злая ирония! Но «годы шли, и дни текли»... Ну, что я мог сделать, что предпринять, лишенный даже права скромно и тихо жить в порядочном обществе, в столице, куда я попадал только украдкой, ночуя в номерах гостиниц, где документов с вечера не требовалось. Средства мои иссякли окончательно, здоровье подорвано, даже на простой физический труд, ну, хоть мостовую мостить — я был не способен, да кто и примет на такую работу титулованного джентльмена!..
Извините меня, мои друзья, я замечаю, что рассказ становится для вас не совсем приятен... Но вы поймите меня, войдите в мое положение, так как все это, или почти все, испытали сами. О, будь у меня снова деньги, большие деньги, свались они на меня хоть с высоты небес, хоть из подземелий самого ада, я бы воспрянул вновь, как Феникс из пепла, ибо деньги — эта такая сила, с которой борьба немыслима — деньги все!..
Вы, господа, недавно в этой комнате весьма сожалели, что нынче черти стали умнее и душ человеческих в залог не берут... Я тоже сожалел, ибо это был бы мой последний, так сказать, ресурс, но не отчаивался, и в одну из очень уж тяжелых минут, проводя, полуголодный, ночь в жалком номере гостиницы «Рига», написавши не восемь писем, как ты, милый Жорж, а сотни своим прежним друзьям, и не получив ниоткуда ни слова в ответ, ни сантима, я, в порыве злобы на человеческую несправедливость, призвал сатану, с сердечной готовностью уступить ему все права на свою душу... «Права, — как выражается адвокат Хапензон, — на владение фиктивным имуществом»... Я крикнул: «Явись сам сатана!» — и сатана предстал передо мной.
Дверь тихо отворилась, в комнату вошел сгорбленный, весь в черном, человечек. Не снимая с головы довольно поношенного цилиндра, он вытащил из бокового кармана драпового пальто грязный фуляровый платок и, высморкавшись, стал протирать свои запотевшие очки.
— Как вы думаете, кого я узнал, господа, в этом госте?
— Ну, конечно, черта! — воскликнул барон.
— Сыщика! — глубокомысленно решил Серж Костыльков.
— Я тоже думаю... — поддержал товарища Жорж Мотыльков.
— Ростовщика Мишеля! Этого старого мерзавца, жестокосердного негодяя, моего заклятого врага! Вот кто посетил меня в минуту несчастия и скорби!
Я был положительно ошеломлен такой неожиданностью, слова вопроса застыли на моем языке. Я ждал и чувствовал, как мучительный спазм начинает сжимать мое горло, холодный пот выступает на лбу, предчувствие чего-то очень скверного овладевает моей душой. Я смотрел на ночного гостя и ждал.
А тот покойно, не спеша, снял пальто и повесил его через спинку стула, поставил мокрый цилиндр на пол, еще раз высморкался и, осмотрев предварительно сиденье стула, осторожно присел на его кончик.
— Вы меня звали, господин ваше сиятельство, и я пришел! — проговорил он.
— Я вас не звал... Разве вы, господин Мишель, стали чертом?
— Это все равно... Вы меня звали, и я пришел... Вам очень нужны деньги? Очень? Ну, конечно, и вы их будете получать... И много получать... Сколько вам нужно? Да! Вы ведь сами не знаете, сколько именно... Только побольше... Вот вам это «много», получайте!
Мишель вытащил из-за пазухи толстый бумажник... вот этот самый... раскрыл его перед моими глазами, вот также, как он теперь валяется раскрытый, и осторожно положил его на стол!