Рождественские рассказы
Шрифт:
Забегали по вагонам озабоченные кондукторы, направляясь к голове поезда, встревожилась и публика... На служителей «тяги» дождем посыпались вопросы: «Это почему? Что случилось?.. Кой там черт-дьявол?» Один заспавшийся пассажир суетился и требовал носильщика, думая, спросонков, что приехали... Большинство же относилось, или, по крайней мере, делало вид, что относится равнодушно к данному событию, ибо предвидеть сие было весьма вероятно.
Лило с утра, лило весь день... На каждую станцию поезд прибывал с получасовым, и даже более, опозданием... Накопилось этого опоздания уже часов восемь, а до города, до конечной цели, куда уже мы давно должны были прибыть, осталось еще верст до сотни...
А поезд был предпраздничный, набит битком пассажирами, и все рассчитывали провести канун, великий сочельник в кругу своих родных и близких у, так сказать, уютного семейного очага... Вот тебе и прибыли!.. Конечно, досадно! И если, в предвидении такой неприятности, лица наших пассажиров уже с утра стали понемногу вытягиваться, то теперь, к ночи... Можете ли вы себе представить, что представляли бы из себя физиономии путешественников, если бы выражение «вытягиваться» понималось бы в буквальном смысле?
Вы, если не все, то, по крайней мере, большинство, по горькому опыту знаете, что такое вагон второго класса, переполненный пассажирами, да еще предпраздничными, да еще зимой... Про третий класс я и не говорю! Если бы железные дороги были изобретены во время великого итальянского поэта Данте, то наверное к его поэме «Ад» прибавилась бы новая глава... Пассажиры воспользовались откидными приспособлениями для спанья, а потому расположились в два слоя. Пассажиры, кроме той одежды, что на них, запаслись еще, на всякий случай, шубами, шинелями, даже дубленками с их острым, всюду проникающим запахом, массой пуховых подушек, стеганных одеял и пледов, у всякого корзины по три, а то и больше с провизией, ведь дело перед праздниками, и вся эта провизия тоже распространяет разнообразные ароматы, и все больше угрюмо постные... А чемоданы, якобы ручной багаж, что двоим из вагона не вытащить, картонки, узлы, домашние собачонки, пронесенные контрабандой в вагон, под полой бурнуса своей владелицы, малолетние дети, которым полагается — de jure только половина места, a de facto полтора... Ну, просто — ни пройти, ни продышать... Никакого порядочного приспособления для очистки воздуха... и на ходу-то скверно, а тут стоп! Ни взад, ни вперед, ни выйти некуда, ни повернуться!..
Паровоз уже давно перестал протестовать своими унылыми свистками, кондуктора попрятались от праздных вопросов, разных претензий, доходящих даже до ругани. Остается сидеть и ждать — а чего ждать?.. Разве что появления какой-нибудь благодетельной феи, которая мановением жезла разнесет в прах эти снежные заносы, освободит железного богатыря, расчистит перед ним путь... облегчит души несчастных, заточенных путников. Но когда это свершится, когда?
А вот когда: поезд застрял, отойдя семнадцать верст от маленькой станции Голодайки, не доходя до следующей, тоже маленькой, безбуфетной станции Холодайки, а за сорок верст ходу — станция Выпивайка, но это хорошая станция, большая, по шерсти и кличка...
Поездной телеграфный аппарат не действует, кондуктор «побег» до сторожевой будки, «чтобы, значит, погнать самих сторожей, от будки до будки, пешком на Холодайку, а уж оттедова — телеграмму дадут на Выпивайку, чтобы, значит, выслали паровоз с рабочими...» Вот и рассчитывайте сами.
Так пояснил и растолковал сущность положения сам «обер» перед тем, как надолго скрыться с глаз претендующей публики.
Когда, под гнетом неизбежности данного тяжелого положения, всеми овладевает чувство уныния и тоски, воцаряется общее молчание, стоит только одному кому-нибудь не только слово промолвить, а просто вздохнуть «от глубины души», то сейчас в ответ послышится сочувственный вздох, а там и пошло, и пошло...
Начнет так:
— Охо-хо!.. Хо!..
А другой в ответ:
— Да-с!.. Это точно, что охо-хо!
А далее:
— Ну-с, доложу вам... Ведь это уже того-с... это что, называется...
А потом:
— Был тоже раз с нами случай...
Вот и пошел разговор... спасительный, потому что объединяющий злополучную компанию, благотворно сокращающей невыносимо тягучее время. Так и теперь... Не успели повздыхать немного, как один, такой сладенький заприлавочный тенорок робко произнес:
— Это еще ничего, мол, в вагоне!.. Тепло, вольготно, да и ненадолго-с, с полсуток потерпим, а там и раскопают...
Был такой полумрак от густоты воздуха, что только туманными пятнами обозначались огни вагонных фонарей, а лиц пассажиров различить не было никакой возможности — голосами только и разнились...
— В вагоне еще можно вытерпеть, — согласился с тенорком хрипловатый бас. — А вот как на большом сибирском тракте замяло нас в санях, так ведь не чаяли и живы быть, молились да к смерти готовились...
— В такие метели, — поддержал другой бас, вроде протодьяконского, — много народу гибнет... В степи ежели...
— И не только простого звания, — отозвался третий тенор с сильным насморком. — Был даже случай с одним вице-губернатором... Ямщик поехал верхом искать дороги, а он остался в возке и, конечно, погиб...
— У нас под Красноярском вице-губернатора — станового раз занесло, так на шестые сутки, без малого неделю спустя, разыскали...
— Отрыли?
— Отрыли. Только не люди, волки отрыли и сожрали. По документам только и узнали, что становой... а то...
— Должно быть, с тракту сбились... Тогда уж беда!.. А нет, лучше не пытайся, не ищи дороги, — отмаливайся на месте... Да уповай на Бога!
— У нас был случай такой, целый поезд сбился с дороги. Машинист ничего не мог видеть, не мог управлять. Локомотив незаметно отклонился левее — и пошло, и пошло.
— Это с рельсов то?..
— Какие там рельсы? Когда все, вы понимаете, все замело!..
— Ну, что вы врете!..
— Позвольте, позвольте. Да это на какой дороге было?
— А на этой, знаете, на Ростово-Владикавказской!
— Ну, там возможно... Там все возможно...
— Там, батюшка мой, был такой случай, в газетах напечатано. Налетает на станцию шайка разбойников... «Что, — спрашивают, — номер тридцатый не проходил еще?» А этот номер, господа мои, был почтовый и большие суммы вез. Начальник станции оробел, понятное дело: люди в папахах, в зубах по кинжалу, в каждой руке по ружью. Вот он и докладывает: «Прошел не более как минут двадцать». «Давай, такой-сякой, сейчас нам экстренный!» Подали... Разбойники-то взяли билеты третьего класса, а засели в первый, дуют в два кнута... понятно, догнали да с размаху так и врезались!