Розовая гавань
Шрифт:
— В кого же ты воткнула кинжал мастера Томаса?
— Не знаю.
— У меня нет времени тебя спасать.
— А я не нуждаюсь в твоей опеке.
— Не нуждаешься, вот как? А если бы их было трое?
— Я бы управилась с ними сама, — ответила Гастингс, подумав про себя, что ей бы точно пришел конец.
Он встал, стряхнул листья и ветки и теперь глядел на нее сверху вниз.
Гастингс вдруг стало дурно. Она хотела подняться, но перед глазами все плыло и качалось. Она взглянула под ноги, ища нож, который уронила, когда
— Ждешь, что я галантно подам тебе руку? Нет, мадам. Если посмеешь бежать, я заставлю тебя об этом пожалеть.
— Не побегу.
— Тогда идем. Я устал и проголодался. И должен решить, как тебя наказать.
Гастингс медленно-медленно выпрямилась.
— Я не могу идти, Северн. Лучше оставь меня здесь. У тебя есть Оксборо, у тебя есть Марджори. Да, лучше брось меня.
— Хочешь, чтобы я придушил тебя на месте? Никогда еще она не слышала в его голосе столько гнева, но все заслонила острая боль, которая разрасталась с каждой секундой.
— Тогда я не буду так мучиться, — прошептала Гастингс, оседая к его ногам.
Она еще слышала замысловатые ругательства, чувствовала, как руки ощупывают ее тело, потом как-то странно пискнула, и ее накрыла тьма.
— Выпей, не отворачивайся, Гастингс, это нужно, пей.
Она удивилась, но послушно открыла рот, и ей влили эль с каким-то странно приятным вкусом. Тут снова накатила боль. Гастингс дернулась, пытаясь вырваться из цепки? когтей мучения.
— Ты отравил меня? Поэтому такой странный вкус?
— Молчи. Гвент, помоги держать ее, а то рана опять начнет кровоточить.
— Карлис отыскал у ручья какие-то луковицы, которые останавливают кровотечение. Он говорит, что, когда был ранен, его бабка давала ему эти луковицы, иначе бы он истек кровью. Посмотрим, врал он или нет. Не вырывайся, Гастингс, дыши ровное неглубоко. Вот так.
— Ребенок?
А ведь он ей не верил, бросил поперек седла, волок по тропинке к берегу. Каким же он был дураком.
Северн почувствовал гордость и удовлетворение. Не просто удовлетворение, что-то еще, неизвестное, но уже ставшее частью его самого.
— Ребенок в порядке. Нож рассек мышцы, крови вытекло много, однако рана неглубокая. Я уже промыл ее. Кроме луковиц, Карлис принес дельфиниум. Говорит, его бабушка лечила им зубную боль.
— Значит, не яд.
— Нет.
— Северн.
— Что?
— Ты когда-нибудь бил женщин?
— Никогда. Честно говоря, я и заговорил-то об этом только после нашей свадьбы, чтобы получить хоть какое-то облегчение.
Гастингс засмеялась и тут же сморщилась от боли, чувствуя приближение нового приступа боли.
— Дельфиниум, — прошептала она. — Хорошо. Надо расспросить Карлиса.
— Только не сейчас.
— Может, его бабушка еще жива?
— Может быть. А теперь спи. Северн взглянул на рану, из которой еще шла кровь. Ее нужно зашить.
— Возьми двоих людей, — приказал он Гвенту, — и поезжай в деревню. Не хочу везти ее туда, как бы ей не стало хуже. Найди мне иголки и нитки.
— Привезу все, что сумею раздобыть, — содрогнувшись, пообещал гигант.
Северн прикрыл рану чистым шерстяным лоскутом. Почти чистым. Пришлось пожертвовать и вторым рукавом туники. Оглянувшись, он увидал, что его люди развели небольшой костер и жарили молодых кроликов. Двух разбойников уже похоронили. На поверку они оказались парочкой нищих бродяг.
Гастингс, конечно же, давно очнулась.
Северн выругался.
— Никогда не подозревала, что в ругательствах можно употребить части тела животных.
— Очень помогает, — буркнул он, наклоняясь к жене. — Гастингс, скоро Гвент привезет иголки и нитки, мне надо зашить рану. Можно как-нибудь облегчить боль?
— Натри рану корнем дельфиниума, она онемеет.
Северн позвал Карлиса, и тот явился, держа в руке выкопанный корень.
— Тереть?
— Промой его в ручье и подержи над огнем, корень размякнет.
Северн осторожно начал втирать сок вокруг раны, потом, собравшись с духом, обработал и саму рану.
Спустя час вернулся Гвент с чистым полотенцем, кожаной флягой, полной эля, и иголками.
— Прости, Гастингс, у меня есть только черные нитки.
— Делай, что положено.
К великому облегчению Северна, она почти не чувствовала, как он сделал первый шов. Когда все было кончено, он обмыл рану теплым элем, вытер насухо и, бинтуя ее чистым полотенцем, все время глядел на живот.
— Когда же ты округлишься?
— Дай срок.
Все давно заснули, а Северн продолжал сидеть у костра, глядя на догорающие угли. Его жена беременна. Он еще не привык к этой мысли.
Гастингс повернулась на бок и застонала.
Он осторожно уложил ее обратно на спину. Она сразу открыла глаза и легонько погладила его по щеке.
— Не знаю, что делать, Северн. В таком состоянии я вряд ли смогу убежать.
— А я надеялся, что ты больше не захочешь убегать.
— Марджори не устроит положение твоей любовницы, Северн. Она хочет занять мое место.
— Она мне не любовница.
Гастингс закрыла глаза и отвернулась.
Глава 24
— Ты полюбил меня, когда я была двенадцатилетней девочкой.
— Да, я полюбил тебя детской любовью.
— Даже когда лишал меня невинности? Он не забыл. Марджори видела это по его потемневшим глазам, и он по-прежнему хотел ее.
— Ты знаешь, что, выходя замуж за того старика, я носила под сердцем твоего ребенка? — Северн резко повернулся в седле. — Да, это правда. Грязный развратник избил меня, и я потеряла ребенка. Ах, как он радовался! Мне так и не удалось забеременеть от второго мужа.