Розовая пантера
Шрифт:
Дни шли за днями. Она ходила на работу, в выходные пекла пирог, он приходил обязательно с бутылкой шампанского, как-то раз даже принес цветы, но она сразу же позвонила в дверь напротив и отдала букет недоумевающей тете Соне.
— Терпеть не могу цветы. Ненавижу. Извини.
Он как-то утрамбовал в сознании эту странную ее особенность, возможно, посчитав просто за рисовку, потому что тогда в ответ на ее извинения после долгого задумчивого молчания произнес:
— Имидж — ничто, жажда — все. Твое дело, я больше не буду приносить тебе цветы. Извини, киска.
«Да пусть, пусть думает что хочет. Какая разница, имидж — пусть будет имидж…»
В принципе ситуация ее устраивала. Она наконец призналась себе, что за долгие годы устала от одиночества. У нее почему-то не было подруг, не было даже приятельниц — так повелось еще с детства, что она никого не пускала в свой неблагоустроенный мир. Всегда одна — смотрела телевизор, читала книги, гуляла по набережной, изредка останавливаясь и подолгу рассматривая свое отражение в мутной воде. По выходным пропадала в музеях среди картин, теряя счет времени, — одна. Подумывала даже завести собаку, но решила, что не сможет обеспечить ей нормальной жизни — даже не из-за дороговизны собачьего питания, а просто потому, что редко бывает дома. Не сможет она ничего, кроме тоскливого одиночества, подарить собаке.
С появлением Глеба жизнь изменилась. Она как-то поймала себя на мысли о том, что начала торопиться с работы домой. Такого с ней раньше никогда не случалось — Маша с работы уходила в числе последних, ей ничего не стоило остаться на лишние час-полтора, заменить кого-то, кто заболел, выполнить без всякого вознаграждения чужие обязанности. Теперь все изменилось — она откровенно игнорировала прозрачные намеки некоторых коллег, привыкших к ее безотказности, начинала собираться без пятнадцати и без пяти шесть уже стояла на остановке, поджидая автобус.
В этих отношениях ее больше всего привлекало то, что она, находясь рядом с Глебом, продолжала чувствовать себя свободной. Он никогда не возражал, не высказывал никаких признаков недовольства, если она просила его не приходить в воскресенье или в субботу, потому что привыкла проводить выходные среди картин или возле воды. Внимательно слушал потом ее долгие рассказы, почти ни слова не говоря в ответ. Принимал ее такой, какая она есть, со всеми ее странностями и приобретенными еще в детстве комплексами.
Они встречались всегда только у нее дома, и это тоже вполне устраивало — она всегда была домашним существом и не мудрствуя лукаво решила, что и Глеб относится к ее породе. Только один раз он позвал ее покататься по городу на машине. Ей понравилось — мелькали огни за окном, они были вдвоем, слушали музыку, смеялись. Но потом подержанная «восьмерка» у Глеба сломалась, он долго ее ремонтировал и после этого уже ни разу Машу на прогулки не звал. А она и не вспоминала — дома все-таки было уютнее. Провожала каждый раз взглядом из окна его машину, махала рукой, думая: когда он придет в следующий раз? Глеб приходил три-четыре раза в неделю, она никогда заранее не знала, что он придет, и это тоже нравилось, потому что появление его всегда несло в себе элемент неожиданности.
Как-то раз, спустя два месяца после начала их отношений, Глеб впервые остался у нее ночевать. Утром, проснувшись и почувствовав рядом его тепло, она чуть не расплакалась. Вот ведь, оказывается, как оно — думаешь о себе, воображаешь, что не такая, как все, особенная, а оказывается — только и надо, что проснуться утром и увидеть, что ты в постели не одна. Сварить кофе на двоих, вместе собраться на работу. Может, она просто стареет?
— Послушай, — как обычно, не давая разуму заглушить голоса чувств, произнесла она еще полусонным голосом в то утро, — тебе не кажется, что нам пора начать жить вместе?
— Ты хочешь, чтобы мы жили вместе?
— Хочу, — ответила она.
— Хорошо, давай будем жить вместе.
Приняв совершенно спокойно ее неофициальное предложение руки и сердца, он взял у нее дубликат ключей от квартиры и в тот же вечер принес к ней домой кое-что из своих вещей. Маша сидела на краешке дивана, с непонятным чувством наблюдая, как в ее шкаф вселяются мужские рубашки, брюки, галстуки, уютно сворачиваются на полках джемпера и футболки. Потом все с тем же чувством обнаружила на полках в ванной пену для бритья, гель после бритья, бритвенные принадлежности, расческу. Как будто кто-то решил открыть у нее дома цирюльню. Потом услышала:
— Киска, а что у нас сегодня на ужин?
Она понятия не имела, что у них сегодня на ужин, потому что никогда ужин не готовила, вообще ничего, кроме завтрака, не готовила — обедала на работе, вечером пила кефир или чай с печеньем. В выходные и вовсе питалась хот-догами или мороженым на улице, вечером — все тот же кефир… Только иногда в субботу или воскресенье пекла пироги к его приходу.
— На ужин? — перепросила она немного удивленно.
— Ну да, на ужин. Я сегодня последний раз ел в три часа на работе.
Пришлось пойти в магазин и купить готовых пельменей.
С тех пор она стала готовить ужин, открыла, к собственному удивлению, в себе массу кулинарных способностей. «Клушка», — обзывала себя, увидев случайно собственное отражение в зеркале во время кулинарных приготовлений. Фартук в горошек, выражение тупой сосредоточенности на лице. Сбрасывала фартук, со злостью отшвырнув подальше. Потом смеялась, в голос хохотала сама над собой и снова надевала фартук.
Первое время они даже не ссорились. Глеб часто задерживался на работе — она знала, что работа отнимает у него много времени и сил, поэтому относилась к его поздним приходам с пониманием. Первая ссора случилась, когда он пришел под утро, в пятом часу. Маша всю ночь не сомкнула глаз. Он вошел, она почувствовала с порога запах перегара и, не выдержав, начала кричать на него.
— Ты не понимаешь. — Он опустился, прямо-таки рухнул на диван рядом с ней. — Ты ничего не понимаешь! Ты просто не в состоянии представить, как все это выматывает меня! Выматывает и унижает. В конце концов, я могу иногда позволить себе хоть немного расслабиться?
— Унижает? — переспросила она с недоумением.
— Ничего. Ничего ты не понимаешь.
— Послушай, Глеб. — Она легонько дотронулась ладонью до его волос, погладила.
Он резко отстранился.
— А ты думаешь, мне легко? Легко и приятно работать мальчиком на побегушках, после того как я с отличием окончил институт государственного управления? Стоило пять лет гробиться, чтобы потом всю оставшуюся жизнь работать рекламным агентом в газете бесплатных объявлений! Ни черта ты не понимаешь!