Розовый обруч
Шрифт:
– Да. Знал, – глухо ответил муж.
Он начал свой рассказ, пересказывая, хоть и более эмоционально, описанное в документах.
Около года назад он встретил старую знакомую, с которой вместе рос в приюте. Сара Осгут, если она еще не поменяла фамилию и не вышла замуж. Мне много рассказывали про эту избалованную девчонку: и на работе, и сам Адриан. Слухов в Брумалтауне тоже хватает. Сара раньше считала, что ей все должны. Ну да, она же девочка. Тем более самая младшая среди детей в приюте. Привыкла, что ей все что-то дают или что-то для нее делают. Правда, узнав
Адриан не ожидал встретить ее, но так уж получилось. Сара осталась работать в детском доме, где они выросли, став полноценным сотрудником. При встрече она рассказала, что у них есть воспитанница, за которой никто не может и не хочет ухаживать. Даже предложила денег, если мой партнер какое-то время будет помогать этой девочке. Муж согласился ради платы. Это случилось как раз вскоре после переезда. Работу я тогда ещё не успел найти, и мы жили на оставшиеся небольшие сбережения после покупки дома и оформления всех бумаг.
Так Адриан и познакомился с Риной. Она была очень плоха, со слов мужа. В полгода выглядела как новорождённая. Маленькая, слабая, худая. Орала сиреной, когда ее в первый раз взяли на руки. Словно сломали ей все кости сразу. При этом почти не реагировала на посторонних людей или какие-либо внешние раздражители: могла долго попискивать без причины, притом молча лежать долгое время после справленной нужды, могла долго проделывать одно и то же движение рукой или ногой, засовывала в рот края подушки и свои пальчики.
Женщины избегали заботиться о ней, боясь заразиться. Сара рассказала, что приходилось искать добровольцев среди мальчишек-воспитанников, но им это не нравилось, и каждый норовил отказаться или сделать все из рук вон плохо. Волонтеров после наступления либерализации стало очень мало, их отправляли в места большего скопления больных. Туда, где в них действительно нуждались. Все, что мог сделать фонд в силу обстоятельств, – выделить небольшой бюджет на содержание и нужды больного ребенка. По этим причинам постоянного ухода Рина не имела, как и была лишена общения с кем-либо.
Люди вокруг нее постоянно менялись, каждый раз бросая одну. Воспитанники, редкие няньки… Иногда приходили сотрудники ЗСЦ, но они ничего не делали. Только проверяли бытовые условия и уходили. Защитники не обязались заботиться о больном ребенке и лишь обещали помочь с поисками семьи.
До того, как муж стал приходить, Рину держали взаперти в маленькой комнатушке. Ее боялись, как какого-то монстра. Сотрудницы и воспитанники обрадовались, что заботы можно переложить на кого-то ещё. Винить в подобном их было трудно. Никто не хочет получить смертный приговор.
Первое время Адриану было очень тяжело из-за пронзительных криков Рины по поводу и без, но он понимал, что девочка не виновата в этом. Он даже хотел бросить это занятие в первый же день: так выматывало общение с Риной. Но, подслушав разговор сотрудниц, передумал. Тогда нашей дочери пророчили жить от силы в пару лет.
Сара не обманула и в первый же день протянула деньги, но муж отказался от них. Ему было стыдно наживаться на горе ребенка.
Понимая, что девочка совсем одна и никому толком не нужна, мой партнер стал приходить каждый день и сильно привязался к Рине за два месяца. Она начала узнавать его, перестала пронзительно и истошно орать, когда ее берут на руки. Даже стала прижиматься, если сидела на руках.
Когда Адриан смог взять Рину на руки без очередного вопля, она посмотрела на него глазами, полными скорби. Мужу тогда показалось, что она понимает неотвратимость расставания и с ним.
Адриан осознал, что девочка очень похожа на него. У нее тоже не было других шансов на семью.
В детстве моего будущего партнера никто не хотел брать даже под опеку. Ну да, ребенком он считался проблемным, и это отпугивало даже опекунов, не говоря о желающих усыновить. А когда Адриану исполнилось пятнадцать и он повторно прошел тест Гарта, его и вовсе отправили в специальный интернат, избавившись от озорного и шумного подростка. Какие порядки там царили, муж никогда не рассказывал, но могу предположить, что это не самое лучшее место, судя по тому, как ревностно Адриан относится к своей свободе.
Вообще, прожив вместе многие годы, я понял, что за всем тем фасадом скрывался испуганный ребенок, боявшийся нового предательства. И, хотя Адриан не помнил своих родителей, в его памяти навсегда отпечаталось воспоминание о том, как его в три года отвезли в госпиталь и оставили там. Как позже приехали ЗСЦ и забрали в приют. И это приемные родители! Фактически для Адриана это оказалось вторым ударом в жизни. Пусть и не осознаваемым в полной мере. С тех пор он и не доверял взрослым, считая их лживыми и хитрыми.
Во время рассказа мой партнер нервничал и едва не трясся от волнения. Я понимал: ему было трудно об этом вспоминать. Но мне было важно узнать причину появления девочки, а не опираться только на прочитанное.
Усилия, вложенные в Рину, не пропали даром, и она постепенно стала той самой девочкой, которую муж в один из вечеров принес в наш дом.
Адриан старался как можно больше общаться с ней: играл, брал на руки так часто, как только мог. Ему хотелось дать ей то, чего лишили его – семью и счастливое детство в собственном доме.
Так он и решился на удочерение. Сара тогда помогала с документами, давала советы по поводу обследований, нашла относительно недорогие услуги агентства и адвоката. По закону, эно разрешалось иметь приемных детей – но только больных вирусом Мехони.
Защитники семейных ценностей тоже хороши. Муж потратил много сил и времени, чтобы убедить их. Одинокий парень без обруча на шее действительно мог вызывать подозрение.
Сара в этой ситуации предлагала Адриану на заседания суда и комиссии приходить в нем. Мы официально не были женаты, и «эпо» мужу не грозил, даже если он будет носить розовый чокер постоянно. Но Адриан не мог заставить себя надевать этот ошейник.