Розы на снегу
Шрифт:
Был еще день. Был еще допрос. Были еще истязания… На третий день после ареста Маслову утром выволокли из сарая на улицу и повели по утоптанной дорожке мимо притихших, точно вымерших деревенских изб. Но только так казалось, что в этих избах никого нет. Посмотрев на окна, Женя увидела прижатые к стеклам лица. И тогда она подняла голову и дальше шла так.
Гитлеровцы начали выгонять из домов жителей и погнали следом за Масловой. Женя поняла: это конец. Увидев впереди виселицу, напоминавшую футбольные ворота, Женя на какой-то миг остановилась, а затем из последних сил шагнула к табуретке…
Последнее, что бросилось в глаза, — настороженный ряд женщин и детей. Им и крикнула Женя:
— Да, я партизанка! Умираю за Родину! Фашистам не жить на нашей земле…
Больше Женя ничего не видела и не слышала. Не видела, как потом загорелась одна изба в Малой Броннице, потом вторая, третья…
«Героем быть — нет выше удела», — написал поэт-патриот Муса Джалиль.
Уделом комсомолки из Тосно Жени Масловой стало бессмертие.
Елена Зимина
УРОКИ МУЖЕСТВА
Отложив стопку тетрадей в сторону, Елена Александровна, улыбаясь, рассказывает о вчерашней поездке к матери:
— Вообще получилось немножко забавно. По дороге наш автобус сломался. А было уже темно, да и снегу поднавалило. И все же решила добраться до дома. Пошла. И вдруг в лесу не по себе как-то стало. Снег под ногами скрипит, а кажется, что кто-то идет следом. Чтобы подбодрить себя, начала петь. Иду и пою. Все песни перепела, какие вспомнила. Утром на следующий день одна знакомая спрашивает: «Это вы вчера вечером по лесу шли?» Ответила, что я, а она рассмеялась. Оказывается, добирались мы с нею до деревни вместе. Только я боялась со шагов, а она моих. Подумала про себя: «Эх ты, партизанка. В ночном лесу страшно стало. А когда-то…»
КОГДА ПРИШЛА БЕДА
«Когда-то!» Это «когда-то» помнить не грех. Началось оно у Лены Подрезовой вскоре после памятного выпускного вечера в школе в субботу 21 июня. Лена присутствовала на таком вечере впервые как учительница. Было весело, радостно. Домой возвращались на зорьке, пели, мечтали. А в полдень воскресного дня по селу проскакал на коне нарочный из сельского Совета со страшной вестью:
— Война!
С того часа пошла не жизнь, а крутоверть. Проводы на фронт. Эвакуация колхозного скота. Сооружение оборонительной линии. В этой крутоверти молодая учительница делала все, что могла.
19 июля 1941 года Подрезова дежурила в правлении колхоза. Раздался телефонный звонок. Девушка взяла трубку и сразу же бросила ее — будто обожглась. В трубке говорили по-немецки.
Оккупанты в Ерастовке появились на рассвете. Согнали всех жителей в центр деревни. Вперед вышел офицер в пенсне. Вынув из нагрудного кармана фотографию, он долго осматривал всех мужчин мутным взглядом. Потом ткнул рукой в Дмитрия Ивановича Самусенкова — дескать, ты. Самусенков недоуменно повел плечами. Тогда гитлеровец сказал что-то переводчику. Тот перевел:
— Господин офицер приказывает тебе идти к лесу.
Толпа напряженно замерла. Самусенков, не оглядываясь, пошел. Гитлеровец выстрелил ему в спину. В толпе кто-то дико вскрикнул. Лена почувствовала, что ей не хватает воздуха, что-то сжало горло. Огляделась, вокруг все привычное, знакомое: и лес, и небо, и земля. Только невдалеке среди разнотравья чернеет тело убитого коммуниста… Ведь только позавчера он доверительно говорил ей: «Фашисты, Елена, возможно, очень скоро заявятся в наши края. Уходить тебе поздно, да и нужно с народом кому-то остаться. Действовать будем вместе по заданию райкома партии. Мы тебе верим».
«Действовать вместе…» — слова эти не давали теперь Подрезовой покоя ни днем ни ночью. «Вместе — это не один, не два человека», — думала Лена и потихоньку по-новому присматривалась к знакомым, искала в недомолвках подруг при разговорах тайный смысл, намек на желание что-то делать сообща.
Елена Подрезова.
«Кто ищет, тот всегда найдет», — утверждала популярная среди молодежи в довоенные годы песня про веселый ветер и про тех, «кто привык за победу бороться». Лена искала единомышленников и нашла… Саша Ефременко, Ольга Бруева, Лида Шершнева, Люба Кошелева… Собрались вместе в деревне Язно. Говорили взволнованно, страстно. Решили искать советские листовки, сбрасываемые с самолетов, расклеивать их в деревнях, собирать оружие.
Дождливыми осенними днями зачастили теперь девчата в болото за клюквой. Удивлялись матери: бывало, с руганью отправляли, а ныне… В потаенных местах, надежно укрытых хворостом, росла груда найденных на полях боев винтовок. Однажды юные подпольщицы притащили в тайник станковый пулемет.
А сколько было страха, тревоги, радости, когда младшая сестра Лены пятнадцатилетняя Тамара как-то вечером заговорщически шепнула:
— А мы с Таней Князевой на болотном острове обнаружили…
— Что обнаружили? — встрепенулась Лена.
— Не что, а кого. — Тамара улыбнулась и выпалила: — Командиров Красной Армии встретили — вот кого. Уже и поесть им снесли.
«Так вот она какая, моя сестренка. А я ее, подростка, и в расчет не брала», — мелькнуло в голове у Лены. Глаза ее заблестели.
— Ты чего плачешь? — испугалась Тамара. — Думаешь, кому-нибудь сболтнули? Ни в жисть. Это ж военная тайна.
Лена молча обняла сестру.
Более месяца девушки помогали раненым командирам, решившим во что бы то ни стало уйти за линию фронта. А вскоре за рекой Ущей отряд партизан-красноармейцев объявился. Отчаянные ребята — что ни ночь, то диверсия на дорогах. Называли себя воины-партизаны «чкаловцами». Разведчики отряда побывали и в Ерастовке. По их заданию Подрезова ходила в Язно, в Чернецово и в другие крупные села, где у фашистов стояли гарнизоны. Многое удавалось высмотреть, многое передать в отряд.
НЕ СЛОМЛЕННЫЕ БУРЕЙ
Поздней осенью «чкаловцы» покинули пределы Невельского и Пустошкинского районов. С каждым новым днем гитлеровцы усиливали репрессии. По деревням рыскали агенты тайной полевой полиции, выискивая подпольщиков и помощников партизан. Было расстреляно несколько человек.
Лена и ее подруги до поры затаились, и их никто не трогал. Но однажды среди бела дня в дом Подрезовых ввалились немецкие солдаты. Один из них вскинул автомат и на ломаном русском языке спросил Лену: