Рубеж веков
Шрифт:
— Эй, Лемк! Сегодня погрузка? — обратился к нему один из молодых парней, сидевших на деревянных лежанках.
— Ага.
— Кого загружали?
— Бизертская тартана. Я загружал сукно и пряжу, были ещё специи, сухофрукты. — опережая вопросы, отвечал он, укладываясь на соломенный тюфяк.
— И ничего не утащил?
— Иди к чёрту. — лаконично ответил он.
— Эй, Юх! — пришла его очередь задавать вопросы.
— Чего?
— О чём трепитесь?
— О том же, о чём и все.
— Городские гости?
— А то как же!
— И кто они такие? — вот если у кого и спрашивать, то как раз у Юхима. Этот высокий, подвижный, загорелый до черноты парень, казалось, мог услышать о чём шепчутся на той
— Испанские, мальтийские, неаполитанские, тосканские, генуэзские судна. Говорят, что привезли войска. Для чего? Ну, мы тут подумали, немного. Возможно, что испанский король хочет помочь своему остмаркскому родичу и собирается напасть на султанаты откуда не ждут, пока их войска проверяют, кто сильнее.
— Не поздно ли они собираются? Что-то не то. Уже октябрь, а пока они высадятся, пока дойдут до городов, пока возьмут — если им надо взять быстро, то нужна артиллерия, а её быстро не доставить к ним. А потом обратно. Нет, вряд ли. Может они просто пополнить запасы, а потом попробовать пройти мимо Анодолухисары и там уже пограбить? Но тогда зачем им тут пополнять припасы? Штормов ещё не было, все целые. Тут что-то другое.
— Стратег! Не зря книги читает! — посыпались шутки от тех, кто сидел рядом или слышал беседу Лемка с Юхимом. А надо сказать, что народ в барак всё прибывал и внутри находилось уже не менее дюжины человек.
— Чего скалитесь? — спросил новый вошедший, вихрастый и длиннорукий, одетый, как и все, в кое-как починенную монашескую одежду.
— Лемк тут планы строит. Ты вот, Сид, последний зашёл, а потому наверняка больше слышал. Что там с теми зашедшими кораблями? Войска они привезли, или просто за припасами?
— Людей они выгружают на лодках, много.
— О, вот и ошибся Теор! А то — «не будут они войска выгружать, не должны»… — загоготал, как сказали бы, плюгавый мужичок, в самой грязной сутане из всех.
— Заткнись. Я не всё рассказал. Людей выгружают, да люди те не военные. Одеты все кое-как, да без оружия почти все. Большую часть наши виглы на берегу встречают и ведут куда-то. Мы там, пока заканчивали работу у пизанцев, услыхали как у них спрашивают кто они да откуда. Так там кого только нет — кефалонийцы, мессинцы, сфакийцы. И это они только начали разгружать. Ещё выгражались и вооружённые, да. Но их мало было и расходились они уже сами кто куда. И среди них в основном испанцы, этих по одеже сразу различить можно. В Галату вроде как припасы ещё привезли. Воот… Это то, что мы успели выяснить. Но это ладно, никуда они сразу не денутся, глянем ещё кто такие и зачем это всё надо. Ты вот что скажи, Теор, как прошёл-то через город?
— Ну раз ты меня видишь сидящим перед собой, то всё хорошо. — улыбнулся тот.
— И деньги заработанные пронёс? — всё допытывался Сид, или, как правильнее назвать полным именем — Сидир.
— Пронёс-пронёс, что пристал?
— Ну тебе и везёт! Мы с парнями, пока обратно шли, схлестнулись при выходе с Леомаха (квартал Леомакелий) с какими-то придурками — нас пятеро, а их шестеро, один нож достал, так Илия ему дубиной по руке только на! А та только хрусть, и всё! Мы тут же на остальных кинулись. Вон, — показывая рукав — порвали, сволочи. И зуб теперь шатается. Надо будет пойти потом всем, наказать их. Они новенькие, с Митилены, думали, что тут им рай будет.
— С этими разберёмся, появятся другие.
— Когда появятся, то и с теми поговорим. И это в твоих интересах!
— Почему это в моих? — сделал удивлённый вид Лемк.
— А кто алтарнику ребро сломал? И теперь, вместо того, чтобы как когда-то сидеть в скриптории, на тёплом месте, приходится пробираться через весь город, рискуя быть ограбленным и прибитым за те гроши, за которые мы работаем! И сделал бы вид, что раскаялся тогда! Специально же тебя отправляют на работы одного на другой конец города.
— Я раскаялся тогда.
— Ты, когда делаешь раскаянный вид, то смотри на носки ног, а не в глаза говорящему. Когда так говоришь, смотря в глаза, то это угрожающе выходит.
— Учту.
— Учтёт он, как же.
Теор, а на самом деле Теодор Лемк, как он записан был в церковных документах, нисколько не раскаивался в своем уже давнем поступке, когда он, сначала на словах, а потом и на кулаках, схватился с алтарником церкви святого Иоанна. Спор возник из-за того, что вроде как он неправильно переписывает книги, делая ошибки, на что Лемк вежливо попросил его вынуть нос из не своих дел, и засунуть его себе куда поглубже. Тот мирянин чего-то оскорбился, да полез с кулаками. То есть сам напросился. Только вот наказали в первую очередь Теодора, так как он был по сути никто, сирота, хоть и с хорошим почерком, а тот — алтарник, хоть и гад, но добровольный помощник церкви. К счастью, сам Теодор считал, что легко отделался, так как действительно был виноват с точки зрения всех. Он, переписывая старые книги и документы, хранящиеся в их скриптории, а также те, которые им приносили, мог сделать на полях заметку вроде: «Ложь», «Враньё», или приписать в описании жития — «Предатель», «Жулик», либо подобное. Слава Богу, что пока это не вскрылось, но Лемк и не собирался тогда задерживаться в этих стенах, а потому порой отводил душу таким образом. Делал он это не из желания навредить, а таким образом дать понять для будущих поколений, кто кем являлся на самом деле.
На следующий день стали появляться свежие новости. Привезённых насчитывались уже сотни, и были они не только с венецианских островов, но и из испанских владений в Италии, то есть из Сицилии, Неаполя, Калабрии. Так же немалое количество из самой Кастилии, Каталонии, генуэзской Лигурии и её островов. Неизвестно сколько всего было людей, но перевозили сотнями. Всех их выводили за пределы Константиновой стены, в Эксокионий, главным образом в кварталы Девтер, Триптон, Пемптон, Ливадия, то есть бывшие «готские», самые бедные кварталы города, хоть и весь остальной город тоже не отличался богатством своего населения. В тех районах сразу поднялся невообразимый шум, из-за того, что хоть тут и было немало пустырей, но комиты (чиновники) вместе с виглами местами выгоняли людей из их трущоб, которые стали сносить. Куда переберутся выгнанные бедняки, ни комитов, ни стражу не интересовало. Тут же началось силами самих новых приезжих строительство построек для жилья, материал на который брали из внешней Константиновой стены и из разбираемых лачуг местных жителей. Сами постройки стали лепить к внутренней Феодосиевой стене, за тремя кольцами которой уже, фактически, лежали земли султанатов.
Так же заметили, что с кораблей снимали орудия, грузили лодки ядрами, всевозможными ящиками, ящичками, бочками, упаковками, да связками.
Город лихорадило. Всех жителей, как местных, так и гостей, от Вуколеона и Акрополя, до Влахерн и Кикловия волновал один вопрос: зачем? Зачем они все приплыли сюда? Версий было не сказать чтобы много. Первая звучала так: последний Гаврас втайне отказался от императорской короны в пользу испанского короля за сотню тысяч дукат и поместье в Севилье (нашлись даже купцы, кто видел тот самый дворец). Как можно отказаться от такого положения? Но когда называлась сумма, то все согласно кивали — да, за такую груду золото можно было пойти на что угодно, даже императору. Вторая — испанцы хотят на следующий год, после окончания зимы, нанести совместный удар с войсками Священной Империи по Румелийскому и Силистрийскому султанатам, чтобы прекратить длившуюся уже лет шесть войну. Эти темы настолько всех захватили, что были даже случаи, когда разбойники, прежде чем воткнуть нож своим жертвам под рёбра, спрашивали, что им известно об этих иноземцах.