Рубеж веков
Шрифт:
— В нормальной армии, например, армии Испании, да хранит её Дева Мария, — крестился слева направо один из их командиров, господин Уго Падилья. — взводы вполовину меньше. Это нужно, чтобы на поле сражения было гибко управлять всеми людьми, быстро реагируя на опасность с той или иной стороны. Потому что противник не дурак, он не всегда прёт равно в лоб на выстрелы и острия пик.
Обращение «господин» — это был их первый урок. Кто забывал, как следует обратиться, тех избивали, на второй раз не выдавали порции пищи всему полулоху, на третий раз — всё подразделение учило тупого, четвёртого раза не бывало. Одного принципиального придурка просто удавили, всем отрядом честно подтвердив, что он просто поперхнулся и задохнулся.
Первое время занято было лишь построениями и перестроениями. Очень непростая задача для разноплеменного
Любые разговоры в строю наказывались. Сержанты не уставали наказывать тех, кто не умел держать язык за зубами.
— Сейчас ты болтаешь языком с соседом, мешая всем услышать команду. Потом в бою орёшь от страха, а потом вы все подыхаете из-за этого, тупая скотина!
В то время, когда их стали обучать обращению с оружием, все казармы были построены. И даже оставалось довольно много мест. Но с топливом было тяжело, и потому было, хоть и всего пару раз, когда в сырые, холодные и ветреные декабрьские ночи они грелись только прижавшись друг к другу. Это было настоящим испытанием. Но днём такой проблемы было мало — им практически не давали возможности отдыхать, видимо опасаясь того, что, если у них будет много времени, они опять возьмутся за ножи и начнут резать друг друга, уменьшая поголовье солдат, в которых уже вложены кое-какие средства.
После постройки казарм и все остальные начали свои тренировки. В это время первые роты уже отрабатывали отдельно приёмы с оружием — пикинёры-контарионы и стрелки-скопефты по отдельности. Теодора сперва определили в контарионы, выдав частичный доспех из шлема — кабассета и панциря, ну и пику вручили, почти 17 футовую длинную заразу, неудобную, с металлической «пяткой» и коротким, толстым кинжальным лезвием, с хорошо окованным лезвием на пару футов возле острия. Ветераны показывали, как правильно держать пику, как левой толкать, а правой направлять в лицо или тело противника, которых изображали деревянные чурбаки. Показали и как правильно встречать конницу, вздумавшую атаковать их лоб — упирать пятку пики в землю, придерживая правой ногой, удерживая пику левой рукой, а правую держа наготове для меча или другого короткого оружия, которое им ещё не выдали.
— Встаньте плотнее, сволочи! Чем плотнее вы стоите, тем меньше шансов у врагов проникнуть в ваш строй! Потому что если один, а за ним другой и третий проникнут через вас дальше, то всем вам конец! Им только дай шанс — они вас всех порубят в рагу! Что? Вы не знаете, что такое рагу?! Господи, эти идиоты издеваются?
Но когда перед их строем вызвали пару добровольцев покрепче для перехода в скопефты, он одним из первых попросился. Ветеран, что уже несколько дней занимался их обучением, подтвердил, что он вполне крепкий и вроде даже не самый тупой парень. Поэтому, сдав оружие и доспех, он перешёл к стрелкам. Вытянуло его вперёд любопытство. Пока они учились тыкать своей пикой под ругательства командиров, там, в стороне где обучались стрелки, постоянно что-то грохотало. За свою жизнь Лемк примерно понимал, что такое огнестрельное оружие, но близко с ним сталкиваться совсем не приходилось. Ни у одних из грабителей и разбойников в западных кварталах ничего такого не было. Да и оказаться в стрелках, значило не таскать на себе тяжёлый панцирь и неудобный шлем. Он, конечно, понимал, что они должны его защищать. Но вроде им должны были ещё что-то выдать. Опытные люди говорили, что стрелки в других странах, в той же Венеции, к примеру, тоже носили защиту — лёгкие шлемы, корацины или ещё что-нибудь. Ещё довод — стрелки в случае опасности ближнего боя, всегда должны были отходить за спины контарионов и алебардщиков, что, по мнению самого Лемка, должно было повысить его шансы на выживание. Ему, конечно, нравилось представлять себя в доспехе, как на изображениях святого Фёдора Гавраса, или как в книги рыцаря Бусико, лучшего из рыцарей! Но он уже не раз видел, что такое смерть. И сам уже перечеркнул жизнь одного человека, взяв на себя роль мойры. И он понимал, для того, чтобы стать хоть немного похожим на своих героев, надо очень много знать, а значит быть живым. Но не быть трусом, конечно же. В общем, стрелки — это те же солдаты, а потому смелость там тоже необходима.
Примерно такие мысли витали в голове у Лемка, когда он переходил к скопефтам, тренирующихся ближе к четвёртым военным воротам. Возле самих ворот мало что изменилось — осыпающиеся стены, пробивающаяся в дороге трава, кустарник вдоль стен, запертые ворота, которыми не открывали уже множество лет. А вот домишек, что тут стояли, уже не видать. Разваливающихся инсул и огородов тоже не видать. Вместо всего этого здесь были образованы утоптанные площадки прямоугольной формы для стрельбы, со сторонами примерно в стадий на стадий с половиной. Вокруг площадки — всё те же бараки. Виднелся угол барака под больницы. Хоть таких стрельбищ было не одно, команды стрелков стреляли по очереди, на одного стрелка отводя один-два выстрела. Всё остальное время проводя в тех же построениях и выучиванию всех этапов заряжания и стрельбы, но без самой стрельбы. Немало времени в совместных построениях в составе кентархии-роты и полулохов-взводов отводилось на перестроения в линии (или шеренги, как говорил его новый учитель у стрелков, ветеран-сержант габсбургской армии Восточных земель Герберт Бауман), по восемь-десять линий по двадцать, двадцать пять человек в кентархии и более малочисленные четыре — пять линий, по десять — двенадцать человек в полулохе. Основное, что им следовало научиться делать совместно, как подразделению — разворачиваться в составе своих отрядов на поле, вести бой по-линейно, организованно отходить под защиту бойцов ближнего боя. Бой скопефтов представлял собой так называемый «контрмарш». То есть первая линия, выйдя вперёд и выстрелив по команде, уходила за другие линии, начиная перезаряжать свои фитильные ружья. Когда все шеренги впереди них отстреливались, то подходила вновь их очередь. Если впереди в шеренге кто-то оказывался ранен или убит, то его место занимал стоящий за ним боец.
Так как Теодор присоединился уже в относительно слаженное подразделение, то первое время ему приходилось трудно, не раз получал он удары палкой от разгневанного сержанта за медлительность или поспешность. Но шли дни, и он постепенно вливался в общий ход действий.
Новое снаряжение состояло из сумочки с мешочком свинцовых пуль, войлочных кружочков-пыжей, зарядницы с одним видом пороха и рожка со вторым видом пороха, перевязи-бандольеры с подвешенным к нему десятком отмеренных пороховых зарядов на выстрел в деревянных коробочках, и, конечно же, сам мушкет. А так как он был довольно тяжел, из-за чего через какое-то время руки уставали и с трудом можно было куда-то попасть, то к нему же шла лёгкая сошка — большая буква Y, в которой ножка была окована металлом и была острая, чтобы её можно было воткнуть в землю.
Самым сложным оказались приём заряжания фитильного ружья.
— Отделяй фитиль! — орал сержант Глёкнер.
Все, держа оружие в левой руке, отделяли фитиль.
— Порох!
Насыпать порох в ствол.
— Пыж!
Вытащить первый пыж из мешочка и закинуть его в ствол.
— Шомпол!
Вытащить быстро и аккуратно деревянный пруток — шомпол и утрамбовать.
— Пуля!
Вытащить свинцовый шарик, закинуть в ствол и утрамбовать шомполом.
— Пыж!
Вытащить второй пыж и закинуть в ствол. Утрамбовать. Убрать шомпол.
— Порох!
Открыть полку и высыпать на неё пороха из рожка, закрыть, наклонить, сдуть лишний порох.
— Прикрепить фитиль!
Всё это время удерживаемый горящий шнур, пропитанный селитрой и ещё чем-то, был зажат между пальцами левой руки, которая удерживает и мушкет и лёгкую сошку, так как не всегда куда есть её воткнуть. Основная часть фитиля намотана же на кисть левой руки, так как он всё же прогорает и надо иногда отматывать его дальше. А ещё желательно, чтобы горели оба конца фитиля, так как не уследив, огонь мог потухнуть.
Прикрепляешь в специальный зажим — серпентин — фитиль. При этом примерившись, чтобы он достал до полки с порохом.
— Целься!
Ставишь сошку, укладывая на неё мушкет. Наводишь на стоявшие в ряд деревянные чурбаки, выбрав тот, который напротив.
— Стреляй!
Нажимаешь на курок, поднося фитиль к пороху. Отворачиваешь голову, чтобы воспламенившийся порох не попал в глаза не ослепил и не поджёг волосы. Мушкет дёргается к тебе и вверх, с силой толкая, или даже лягая, в плечо. Тут желательно вновь прочистить ствол, чтобы он не забивался нагаром и не оставалось горящих остатков.