Рубеж-Владивосток
Шрифт:
Человекоподобная машина пяти метров в высоту сложила пару надломанных крыльев лопастями, а другую пару расправила над величавой головой и плечами. Пусть и старый мехар, но металл щитов его блестит на солнце. А веет от исполина морозной свежестью, будто он только с небес спустился после боя.
После боя… исчерчена броня бороздами, окроплена вмятинами, лопасти зазубрены и посечены, а лезвия рук поломаны до оснований. Одна турбина вышиблена полностью, а вторая покорёжена. Его пилотом двадцать лет назад был один из именитых офицеров, пожертвовавших жизнью ради победы. Шесть пробоин в кабине всё ещё зияет, как знак стойкости пилота, идущего до конца.
В том бою у Находки корнет Суслов поверг двенадцать оргалидов, в том числе трёх Голубых, прикрывая отход товарищей и тянув время до прибытия ударной эскадрильи.
Для каждого юнкера честь, когда назначают чистить этот памятник. Я знаю каждую трещинку на броне, каждый след от ледяных шипов. Давно мечтаю забраться в кабину, но, к сожалению, она под увесистым амбарным замком.
— Смотрите, — заметили ребята, когда мы отдали воинское приветствие и расслабились, проходя мимо столовой.
— Разлетались ещё со вчерашнего дня, — комментируют правофланговые, глядя в светлое безоблачное небо.
Где как раз с их стороны и показались продолговатые тела огромных белых дирижаблей, перетянутые канатами, а оттого похожие на говяжью колбасу. Один вообще в трёх–четырёх сотнях метров от нас завис на небольшой высоте. Ууу, гигантище.
— Все столичные, — утверждает Пётр. — Не гражданские уж точно.
Оно и понятно. Если присмотреться к ближайшему, помимо герба столичного с флагом можно разглядеть под кабиной торчащие стволы орудий.
Взвод всполошился ещё больше, когда в небе показались три точки, которые стали стремительно приближаться, превращаясь в тёмные фигуры мехов, смахивающих чем–то на саранчу в полёте или стрекоз.
Похоже, это звено сопровождения дирижаблей из Иркутска.
— Отставить разговоры! — Возмутился наш штабс–капитан, вероятно, не сообразивший из — за чего такие волнения в нашем строю.
Поблёскивая синевой металла, мехары пронеслись едва ли не над головами, как ястребы, оглушая гулом и чуть не срывая фуражки, а затем скрылись так же внезапно за крышами казарм. Будто специально решили взбудоражить юнкеров училища, из которого выпускались когда — то сами.
Взвод встал, как вкопанный. Судя по восторгу, половина юнкеров вообще мехаров в полёте не видела. Это меня отец в детстве разбаловал, приземляясь на своей стальной птице прямо на поле в поместье и каждый раз вспахивая дёрн. Но, тем не менее, я поддался всеобщему торжеству, искренне радуясь нашим защитникам.
— Чего рты разинули, товарищи юнкера? — Завёлся взводный, приземляя нас обратно. — Распорядок никто не отменял. Шагом марш, сказал!
Двинули в приподнятом настроении. Никогда ещё такого не было на нашем веку. По крайней мере, эти полгода обучения уж точно никому из столичных мы здесь нужны не были.
Контрастом событию двухчасовым бременем лёг нудный урок по тактике сухопутных войск, где нужно запоминать значки и рисовать на картах карандашом всякие стрелочки, да ромбики. И убереги Господь, слишком сильно надавить грифелем на учебный инвентарь многоразового использования…
После полудня стало известно, что принцесса намеревается прибыть в эту пятницу. Прямо в столовке объявили об этом. От услышанного у некоторых юнкеров руки затряслись так, что ложки застучали по зубам. Другие даже к еде не притронулись. Да я и сам разволновался, что хлеб в горло не полез.
Вечером готовимся к выходу на плац знамённой группой для тренировки, где мы промаршируем до самого отбоя.
А тут вахтенный с тумбы заорал, положив трубку:
— Сабуров, дед твой на КПП пришёл!
Взводный посмотрел на меня вопросительно. Обычно дворецкий приходит лишь по воскресеньям, и то через раз. А тут во вторник. Значит, что–то стряслось.
Или записку принёс от Татьяны новую!
— Семён Алексеевич, на три минуточки, — взмолился я.
— Случилось чего? — Пробурчал взводный. — Ладно, десять минут и обратно сразу на плац. Мы пока вывалимся, так и пройдёт. Давыдов где?!
— В сортире ещё, товарищ штабс–капитан, — ответили ему ребята, посмеиваясь.
— Ну вот, времечко ещё есть, — выдал взводный ехидно и усмехнулся. — И чего они все гадить под вечер заладили?
— Видать, переволновались, товарищ штабс–капитан, — ответил я и рванул на улицу, как угорелый, позабыв шинель накинуть.
Мне ведь только записку её забрать!
Со второго этажа сбежал, чуть по лестнице не покатился, ноги заплелись, за спасительные перила ухватился, как при качке на корабле. Да что сегодня со всеми нами?!
Глава 3
Учебный корпус мехавода
Дед Фёдор ждал на скамейке в беседке при дежурном здании у ворот, как и положено посетителям. Время позднее, в пустующей зоне он один.
Узнаю его всегда, хоть издалека на рынке. Волосы седые по бокам, большая проплешина по центру, долговязый и всегда выделяющийся из толпы мужчина. Бывший дворецкий в княжеском поместье Сабуровых, а ныне самый родной мне человек.
Уже пожилой, но всё ещё крепкий Фёдор встретил меня с добродушной улыбкой. Отец знал, кого брать во служение. Из семьи потомственных кузнецов, бывший гренадёр штурмового батальона, участвовавший в битвах за японский остров Хоккайдо, что ныне является нашей колонией. А ещё отменный боксёр, который на своём веку ещё до службы успел прославиться в Приморье.
— Хороши погоны голубые, ох, да с вышивкой золотой, — восхитился, поднимаясь. — Это что ж? Новую парадную форму выдали? Видел бы тебя отец.
— Да не моя, дед, дали на временное пользование, — отмахнулся. — Ты сиди, сиди. Что случилось–то?
— Спешишь, небось? — Предположил, посмотрев с подозрением. И улыбкой хитрой.
Растягивается и моя «мина» в ответ. Принёс–таки записку!
— Ладно, тянуть не буду, держи.
Получив конвертик запечатанный от деда, убрал сразу в китель.