Руби
Шрифт:
– Это не похоже на него – так опаздывать, – сказала я. – Надеюсь, с ним ничего не случилось.
Бабушка не ответила. В этом не было необходимости. Все сказали ее глаза.
– Ты лучше войди в дом и сядь за стол, Руби. Мы приготовили обед, и, во всяком случае, нужно получить от него удовольствие.
– Поль придет, Grandmere. Я уверена. Я уверена, он придет. Должно быть, произошло что-то неожиданное, – воскликнула я. – Дай я подожду еще немножко, – упрашивала я. Бабушка уступила, но в семь пятнадцать вновь подошла к двери.
– Мы не можем больше ждать, – заявила она. Подавленная, потерявшая всякий интерес к еде, я вошла в дом. Бабушка ничего не сказала. Она подала приготовленные блюда и сама села за стол.
– Получилось очень вкусно, хотя мне самой приходится говорить об этом.
– И правда великолепно, Grandmere. Просто я… беспокоюсь о нем.
– Хорошо, но беспокойся с полным желудком, – приказала она. Я заставила себя приняться за еду и, несмотря на неприятности, даже получила удовольствие от бабушкиного пирога с ежевикой. Потом помогла бабушке убрать со стола и снова вышла и села на галерею, ожидая, наблюдая и размышляя о том, что же могло случиться, что испортило обещавший быть таким замечательным вечер. Только час спустя я услышала звук мотороллера Поля и увидела, как он ехал по дороге на предельной скорости. Он бросил мотороллер и подбежал к дому.
– Что случилось? – воскликнула я, вставая.
– О Руби, прости. Мои родители… они запретили мне идти. Отец отослал меня в мою комнату, когда я отказался обедать с ними. В конце концов я решил вылезти из окна и все равно приехать сюда. Я должен извиниться перед твоей бабушкой.
Я опустилась на крыльцо галереи.
– Почему они не хотели тебя пустить? Из-за моего деда и того, что случилось вчера вечером в городе?
– Это… и еще по другим причинам. Но мне все равно, пусть сердятся. – Поль подошел и сел рядом со мной. – Они просто глупые снобы.
Я пожала плечами.
– Grandmere говорила, что так и будет. Она знала.
– Я не собираюсь сдаваться, ни за что, Руби. Они не имеют права. Они…
– Они твои родители, Поль. Тебе придется делать то, что они прикажут. И тебе уже пора домой, – сухо проговорила я. Мое сердце было, наверно, похоже на комок болотной грязи. Было такое ощущение, что жестокая судьба опустила завесу из мрака над протокой. Эта судьба неумолима, как часто говорила бабушка Катрин, она никогда не бывает доброй, ей нет дела до чьей-то любви и привязанности.
Поль покачал головой. Казалось, годы убежали назад, и он сидел теперь ранимый и беспомощный, как ребенок шести-семи лет, понимая в сложившейся ситуации не больше, чем я.
– Я не собираюсь отказываться от тебя, Руби. Нет, – настаивал он. – Они могут отобрать все, что мне дали, но я все равно их не послушаюсь.
– Они будут еще больше ненавидеть меня, Поль, – заключила я.
– Не имеет значения. Важно только то, что мы любим друг друга. Пожалуйста, Руби, – проговорил он, беря мою руку, – скажи, что я прав.
– Я бы хотела сказать, но боюсь.
– Не бойся. – Поль протянул руку, чтобы приподнять мою голову. – Я не допущу, чтобы с тобой что-то случилось.
Я долго смотрела на него в глубокой задумчивости. Как ему объяснить? Я не беспокоилась о себе. Я волновалась из-за него, потому что хорошо помнила слова бабушки о том, каким несчастьем для влюбленных может обернуться неповиновение судьбе. Оно похоже на попытку удержать морской прибой.
– Все в порядке? – продолжал Поль. – Да?
– О Поль…
– Тогда договорились. Теперь, – сказал он, вставая, – пойду извиняться перед твоей бабушкой.
Я ждала его на крыльце. Он вернулся через несколько минут.
– Похоже, я пропустил настоящий пир. Просто зло берет, – проговорил он, глядя на дорогу такими же злыми, как порой у дедушки Джека, глазами. Мне не было легче от того, что он так ненавидел своих родителей. По крайней мере, они у него были, и дом, и семья. Он не должен был этим рисковать из-за таких, как я, думалось мне.
– Мои родители ведут себя глупо, – твердо заявил он.
– Они просто стараются сделать то, что считают наилучшим для тебя, Поль.
– Ты – самое наилучшее для меня, Руби, – быстро ответил он. – Им просто придется принять это. – Его голубые глаза засверкали решимостью. – Ну что ж, теперь мне, пожалуй, пора. И еще раз: я сожалею, что испортил вам обед, Руби.
– Это уже в прошлом, Поль. – Я встала, и мы долго смотрели друг на друга. Чего боялись Тейты? Что могло бы случиться, если бы Поль любил меня?
Они в самом деле думают, что кровь Ландри, текущая в моих жилах, погубит его? Или, может, всего-навсего хотят, чтобы Поль общался только с девушками из богатых семей?
Поль взял мою руку в свою.
– Клянусь, – сказал он, – что никогда не позволю им сделать что-то, что причинит тебе боль.
– Не ссорься со своими родителями, Поль. Пожалуйста, – умоляла я его.
– Я с ними не ссорюсь, это они ссорятся со мной. Спокойной ночи, – проговорил он и наклонился, чтобы поцеловать меня в губы. Потом подошел к своему мотороллеру и исчез в ночи. Я следила, как его поглотила тьма. Повернувшись, я увидела, что бабушка Катрин стоит в дверях.
– Он славный молодой человек, – произнесла она, – но нельзя оторвать кайенского мужчину от его матери и отца. Это разорвет его сердце на части. Особенно на него не рассчитывай, Руби. Некоторые вещи просто не могут осуществиться, – добавила бабушка и повернулась, возвращаясь в дом.
Я не могла сдвинуться с места, слезы текли по моему лицу, и впервые мне открылось, почему дедушке Джеку больше нравилось жить на болоте, вдали от людей.
Несмотря на то что случилось в воскресенье, я все же не оставляла надежды на танцы в субботу вечером. Но каждый раз, когда я заговаривала об этом с бабушкой, она просто отвечала: «Посмотрим». Вечером в пятницу я настояла на ответе.
– Поль должен знать, может ли он зайти за мной, Grandmere. Неприлично держать его подвешенным на леске как приманку, – заявила я. Так сказал бы дедушка Джек, но я была расстроена и решила рискнуть.