Руби
Шрифт:
– До свидания, Grandmere, – прошептала я. – Когда-нибудь я вернусь на протоку и возьму твой портрет с собой, где бы я ни была.
Как бы мне хотелось сейчас обнять и поцеловать ее. Я закрыла глаза и попыталась представить себе, как делала это в последний раз, но тут дедушка Джек застонал и повернулся на полу. Я не шелохнулась. Его глаза открылись и вновь закрылись. Если он и видел меня, то, возможно, подумал, что это во сне, потому что не пробудился. Не теряя ни секунды, я повернулась и быстро, но уже спокойно прошла через кухню и вышла через заднюю дверь. Затем я поспешила обогнуть дом и направилась к выходу со двора.
Дойдя до дороги, я остановилась и посмотрела назад. Что-то нежное и горькое застряло у меня в горле. Несмотря на все, что произошло и что могло бы случиться, мне было
О, я покидала больше чем старый дом на протоке. Все мое прошлое – мое детство, мои ощущения радости и печали, мои грусть и восторг, мой смех и мои слезы. Даже сейчас, после всего случившегося, было трудно отвернуться и позволить темной ночи опустить свой занавес позади меня.
И как быть с протокой? Смогу ли я оторвать себя от этих цветов, птиц, от рыб и даже аллигаторов, которые всегда с интересом поглядывали на меня? На ветви явора в лунном свете сидел болотный ястреб, его силуэт казался темным и величественным на фоне белого сияния. Он расправил крылья и держал их раскрытыми, будто говорил «прощай» за всех наших зверей, и птиц, и водных обитателей. Потом он сложил крылья, я повернулась и поспешила прочь, но силуэт ястреба все еще стоял у меня перед глазами.
По дороге в Хуму я проходила мимо многих домов знакомых мне людей и думала, что больше уже никогда их не увижу. Я почти остановилась перед домом миссис Тибодо, чтобы попрощаться. Она и миссис Ливоди были особенными друзьями для нас с бабушкой. Но я побоялась, что она попытается отговорить меня от поездки, возможно, оставить с собой или миссис Ливоди. И дала себе обещание, что когда-нибудь, когда окончательно устроюсь, напишу обеим дамам.
Когда я пришла в город, там были открыты лишь немногие заведения. Я направилась прямо на автобусную станцию и купила билет до Нового Орлеана. Мне пришлось целый час ждать до отъезда, и я провела его на скамейке подальше от света, опасаясь, что кто-нибудь заметит меня и сообщит деду, прежде чем я успею уехать. Дважды я подумала позвонить Полю, но побоялась разговаривать с ним. Если рассказать ему о том, что сделал дед, Поль просто рассвирепеет и сотворит что-нибудь ужасное. Я не стала ему звонить и решила написать прощальную записку. Я купила конверт и марку на станции и отыскала листок бумаги у себя в сумочке.
Дорогой Поль!
Объяснять, почему я покидаю Хуму не попрощавшись, займет очень много времени. Хотя, думаю, главная причина в том, что мне мучительно тяжело будет только посмотреть на тебя и уйти. Даже просто написать эту записку очень больно. Позволь мне только сказать тебе, что в прошлом произошло намного больше событий, чем я открыла тебе в тот полдень, и эти события уводят меня из Хумы в поисках моего настоящего отца и другой жизни. Больше всего на свете я хотела бы провести всю свою жизнь рядом с тобой. Кажется, Судьба очень жестоко пошутила над нами – позволила нам полюбить друг друга, а потом преподнесла сюрприз в виде безобразной правды. Но теперь я знаю, что, если не уеду, ты не сдашься и причинишь боль нам обоим.
Помни меня такой, какой я была до того, как мы узнали правду, и я буду помнить тебя именно тем Полем. Может быть, ты прав, может быть, мы никогда не будем любить кого-нибудь еще так же сильно, как любим друг друга, но мы должны попытаться. Я буду часто думать о тебе и представлять тебя на твоей красивой плантации.
Всегда
Руби.
Я опустила письмо в почтовый ящик напротив автобусной станции, затем села, проглотила слезы и стала ждать. Наконец прибыл автобус. Он ехал из Сент-Мортинвилля и делал остановки в Новой Иберии, Франклине и Морган-Сити, прежде чем прибыл в Хуму, поэтому свободных мест почти не было. Я отдала билет водителю и прошла в заднюю часть автобуса, где увидела свободное место справа от хорошенькой женщины с кожей цвета темной карамели, черными волосами и бирюзовыми глазами. Когда я села, она улыбнулась, открывая зубы молочной белизны. На женщине была яркая розовая с голубым крестьянская юбка, черные босоножки и розовый хальтер, [16] на руках позвякивало бесчисленное множество браслетов. Волосы были повязаны белой косынкой – что-то вроде тюрбана с семью узлами, концы которых торчали вверх.
16
Верхняя часть платья с лямками вокруг шеи, часть спины и плечи остаются открытыми.
– Привет, – сказала она. – Тоже едешь в мокрую могилу?
– Мокрую могилу? – Я села рядом с ней.
– Новый Орлеан, милочка. Так называла его моя бабушка, потому что там нельзя похоронить кого бы то ни было в земле. Слишком много воды.
– Неужели?
– Именно так. Всех хоронят в склепах, мавзолеях и печах – в общем, над землей. А ты этого не знала? – спросила она, продолжая улыбаться. Я покачала головой. – Значит, в первый раз едешь в Новый Орлеан. Да?
– Да.
– Знаешь, ты выбрала самое лучшее время для своей поездки, – заявила она. Я заметила, какими блестящими были ее глаза и как она была возбуждена.
– Почему?
– Почему? Господи, милочка, это же Марди-Гра. [17]
– О… нет, – проговорила я, думая, что это как раз было наихудшим временем для поездки. Я читала и слышала, что творится в Новом Орлеане на Марди-Гра. Мне бы следовало сообразить, почему эта женщина была так разодета. Весь город будет праздничным. И это не лучшее время для того, чтобы пожаловать в дом моего отца.
– Можно подумать, милочка, ты только вышла из болота.
Я глубоко вздохнула и кивнула головой. Женщина рассмеялась.
17
Вторник на масленицу, последний день карнавала.
– Меня зовут Энни Грей, – сказала она, протягивая тонкую гладкую ладонь. Я пожала ее. На всех пальцах были надеты красивые кольца, а кольцо на мизинце выглядело так, будто было сделано из кости в форме крошечного черепа.
– Я Руби. Руби Ландри.
– Приятно познакомиться. У тебя родственники в Новом Орлеане? – спросила она.
– Да. Но я не видела их… никогда.
– Ого, ничего себе.
Водитель закрыл дверь и вывел автобус со станции. Мое сердце пустилось вскачь, когда я увидела, как мы проезжали мимо магазинов и домов, которые были знакомы мне всю жизнь. Мы миновали церковь и школу, автобус проезжал по дороге, по которой я ходила почти каждый день. Затем мы задержались на перекрестке, и автобус повернул в сторону Нового Орлеана. Я много раз видела этот дорожный знак и много раз мечтала, что когда-нибудь и я последую в этом направлении. И вот теперь это случилось. Вскоре мы неслись уже по автотрассе, и Хума уходила все дальше и дальше. Я не могла не смотреть назад.
– Не оглядывайся, – быстро проговорила Энни Грей.
– Что? Почему?
– Плохая примета, – ответила она.
Я быстро повернулась и стала смотреть вперед.
– Почему?
– Принесет неудачу. Скорей перекрестись три раза, – приказала женщина. Я видела, что она совершенно серьезна, и сделала, как она говорила.
– Ну вроде достаточно, – сказала я. Это ее рассмешило. Она наклонилась и подняла свою маленькую матерчатую сумку. Порывшись в ней, Энни вынула что-то и вложила мне в руку. Я уставилась на эту вещь.