Руби

Эндрюс Вирджиния

– Будем только мы вдвоем, – сказал Поль. – Так или иначе, я ухитрюсь обсудить все это.

В то утро я пыталась уговорить дедушку Джека пойти со мной в церковь, но не могла даже растрясти его от глубокого сна. Чем больше я трясла его, тем громче он храпел. Впервые мне предстояло пойти в церковь без бабушки Катрин, и я не была уверена, что смогу сделать это, но все же отправилась. Уже у самой церкви меня тепло приветствовали все приятельницы бабушки. Им всем, конечно, хотелось расспросить меня, как я справляюсь одна с дедушкой Джеком. Я постаралась представить все это в лучшем свете, но миссис Ливоди поджала губы и покачала головой.

– Никто не должен жить с таким грузом, особенно такая молодая девушка, как Руби, – заявила она.

– Садись с нами, дорогая, – предложила миссис Тибодо. И я присела на их скамью и пела вместе с ними гимны.

Семья Поля прибыла поздно, поэтому нам с ним не удалось переговорить, к тому же после службы они с отцом собирались как можно скорее вернуться домой и вывести лодку на протоку. Я не могла не думать весь день о своем друге. Каждую минуту я гадала, завел ли Поль разговор о прошлом со своим отцом. Я ожидала увидеть его вскоре после обеда, но он не пришел. Я сидела на галерее, качалась в кресле и ждала. Дедушка был дома, слушал какую-то кайенскую музыку по радио и громыхал чем-то, в очередной раз прикладываясь к кружке. Прохожие могли подумать, что у нас тут идут ремонтно-строительные работы.

Было поздно, когда дедушка Джек наконец угомонился в своем обычном бессознательном состоянии, и я почувствовала усталость. Без луны небо стало глубокого черного цвета, и звезды на его фоне мерцали еще ярче. Я пыталась держать глаза открытыми, но они меня не слушались. Я даже ненадолго задремала и проснулась от крика сипухи. Но наконец все же сдалась и отправилась спать.

Я только коснулась подушки и закрыла глаза, как вдруг услышала, что парадная дверь открылась и вновь закрылась. Затем на лестнице раздались тихие шаги. Мое сердце начало прыгать. Кто вошел в наш дом? Когда дед пребывал в состоянии отупения от алкоголя, кто угодно мог войти в дом и сделать все, что ему заблагорассудится. Я села на кровати и стала ждать.

Вначале на стене появился высокий силуэт, а затем в проеме моей двери возникла черная фигура.

– Поль?

– Прости, что разбудил тебя, Руби. Я не собирался приходить сегодня вечером, но просто не мог уснуть, – сказал он. – Я постучал, но, думаю, ты не слышала, а когда я открыл дверь, то увидел твоего деда, растянувшегося на диване в гостиной, рот у него широко открыт, и он храпит так громко, что стены дрожат.

Я наклонилась и зажгла свет. Один взгляд на лицо Поля сказал мне, что он узнал правду.

– Что произошло, Поль? Я ждала тебя, но уже больше не было сил, – проговорила я и села повыше, закрывая одеялом тонкую ночную рубашку. Поль прошел в комнату и остановился в ногах кровати, наклонив голову. – Ты разговаривал с отцом?

Поль кивнул и поднял голову.

– После рыбалки я вбежал в свою комнату и закрыл дверь. Я не спустился к обеду, но больше не мог оставаться у себя. Мне хотелось уткнуться в подушку и больше уже не дышать. Я даже попробовал дважды.

– О Поль! Что он сказал тебе?

Поль сел на кровать и какое-то время молча на меня смотрел. Его плечи опустились, и он продолжил:

– Отец не хотел говорить об этом; он был удивлен моему вопросу и долгое время просто сидел, уставившись в воду, и не говорил ни слова. Я сказал ему, что мне необходимо знать правду, что это важно для меня, более важно, чем что-либо другое. Наконец он повернулся ко мне и сказал, что сам собирался когда-нибудь рассказать мне обо всем, но думал, что время пока еще не пришло.

Но я возразил, что как раз пришло, и повторил, как мне необходимо знать правду. Вначале он злился, откуда мне стало все известно. Он думал, что это проговорился дедушка Джек. Сказал, что твой дед… Меня тошнит от этого, но, видимо, придется привыкнуть… наш дед, – Поль проговорил это с такой гримасой, будто проглотил касторку, – наш дед шантажировал его уже однажды и теперь, похоже, пытается опять заполучить с него деньги. Мне пришлось рассказать, что это бабушка Катрин открыла тебе тайну, тогда отец кивнул и заявил, что она имела право это сделать.

– Я рада, Поль, что он сказал тебе правду. Теперь…

– Только, – добавил Поль, и его глаза сузились и потемнели, – только версия этой истории, рассказанная моим отцом, очень отличается от той, что рассказала бабушка.

– Как?

– В соответствии с его рассказом, это твоя мать соблазнила его, а не он обманул ее. Отец утверждает, что она была распущенной молодой женщиной и он не был у нее первым. Он сказал, что она преследовала его, ходила за ним всюду, улыбалась и дразнила, а однажды, когда он был на протоке, подплыла к нему на пироге. Она сорвала с себя одежду, нырнула голая в воду и взобралась в его лодку. Тогда это и случилось. Тогда я и был зачат, – горько проговорил Поль.

Мое молчание обеспокоило его, но я ничего не могла поделать. Я онемела. Какая-то часть меня хотела смеяться, кричать и высмеивать эти бредни. Дочь бабушки Катрин не могла быть такой; но другая часть, та, что представляла себе подобные вещи с Полем, допускала и такой ход событий.

– Конечно, я не верю этому, – быстро сказал Поль. – Думаю, все произошло так, как рассказывала бабушка. Он пришел сюда и соблазнил твою мать, иначе почему он так поспешно признался, признал свою вину и заплатил дедушке Джеку какие-то деньги.

Я глубоко вздохнула.

– Ты сказал это отцу? – спросила я.

– Нет, я не хотел спорить по этому поводу.

– Не знаю, удастся ли нам докопаться до правды?

– Какая теперь разница? – сердито пробормотал Поль. – Результат-то один и тот же. О, мой отец вновь и вновь жаловался на то, как пришел дедушка Джек его шантажировать и как ему пришлось заплатить кучу долларов, чтобы держать это дело в тайне. Он сказал, что дед был омерзителен и самое ему место среди скользких тварей на болоте. Он сказал, как мама жалела его, особенно из-за деда, и как согласилась притворяться беременной, чтобы мое появление на свет было воспринято общиной как законное рождение одного из Тейтов. Затем отец заставил меня дать обещание ничего не говорить матери. Он сказал, что это разобьет ее сердце, если она узнает о моем открытии, что она мне не настоящая мать.

– Уверена, что так и будет. Он прав, Поль. Зачем причинять ей еще большую боль?

– А как насчет меня? – воскликнул он. – Как насчет… нас?

– Мы молоды, – проговорила я, вспоминая мудрые слова бабушки Катрин.

– Это не означает, что наша боль меньше, – простонал он.

– Нет, не означает, но я не знаю, что тут можно сделать еще, кроме как продолжать жить и попытаться найти любимых, о которых станем заботиться так, как любим и заботимся друг о друге.

– Я не смогу, у меня ничего не выйдет, – вздохнул Поль.