«Рубин» прерывает молчание

Петецкий Богдан

— В конце концов мы могли бы это сделать, — голос Моты снова стал сочным. — В скафандрах…

— В скафандрах! — повторил с презрением Лон. — И куда бы вы пошли? На берег? Немного дальше? А туда, откуда плывут эти голоса, которые мы только что слышали? А звезды? А все пространство? И его вы тоже хотите покорить в скафандрах?

— Успокойся, Лон, — тихо сказал Дари. — Эта буря действует на твое воображение.

— Почему же? — запротестовал Фрос. — Говорите…

— … Но чуть погодя, — продолжал за него голос Мота, — Это началось в час шестнадцать местного времени, — он оглядел табло хронометров. — А сейчас…

Стал слышен отдаленный шум компрессоров. Посуда в кухонном автомате забренчала.

— Идите ближе, — Мота отодвинулся,

открывая экран. Его ладонь покоилась на пульте. Пальцы он держал приподнятыми и нависшими над широкими красным клавишем.

Прямоугольник внезапно пригас. Картина отдалилась, набрала перспективу. Можно было различить кипящую поверхность моря, более темную полосу суши и туч. Внезапно в глубине возникла какая-то монолитная и заслоняющая горизонт стена и быстрее начала набирать высоту. Она заслоняла поочереди все более низкие области моря, все выше взбирающиеся очертания далеких континентов, и только тогда я понял, что вся эта громада несется с огромной скоростью в направлении к станции. Я открыл рот для крика, но в ту же самую долю секунды пальцы Моты упали на красную клавишу, шум компрессоров стал не так выше, и пол ушел у нас из-под ног. Через экран прошла одна черная полоса, потом его поверхность покрылась светлым, невозможно мелким пеплом. Стены кабины застонали под ударом, но он прошел без эха, словно все конструкции с нами вместе покрывали толстый слой ваты. Еще секунда, замирающее мяуканье компрессоров, сгиб ног в коленях, чтобы удержать растущую тяжесть тела, и пол замер. Станция опустилась на дно океана.

— Ну, пока только это… — констатировал Мота, протягивая руку к выключателю. Зажглись все лампы. Жмуря глаза, ослепленные ярким светом, мы отыскали свои кресла и сели. Понемногу ко мне возвращалась способность видеть, но пере моими глазами все еще была та стена, катящаяся на микроскопический обломок, каким казалась с ним рядом станция.

— Это какая-то песчаная буря? — спросил я слабым голосом.

Песчаная и какая хочешь — засмеялся в ответ Мота. — Однажды это застигло меня на суше. Едва откопали… автоматы вязли, как при копке глубинных колодцев. Сними это, Фрос! — добавил он не меняя тона — давление в норме. Все в порядке…

Фрос очнулся. Он потянулся рукой ко лбу и был явно ошеломлен, наткнувшись на стеклянную оболочку шлема.

— А, черт! — заметил он как бы с удивлением.

Мота снова засмеялся, открыл створку камеры снабжения, вынул стакан, наполнил его водой и залпом выпил. Потом, потирая руки, прошел через кабину и упал в кресло. Видно было, что он в отличном настроении.

— Наконец-то мы вместе… — сказал он обводя взглядом чужаков. — О чем это мы говорили? …

Я поднял голову и присмотрелся к нему.

Он был в веселом настроении, правда. Но его взгляд оставался настороженным.

— Уже третий час, — сказал я неприятным тоном. — Или слишком поздно, или слишком рано. Для всего, кроме сна! Ты так не считаешь?

— Подожди, — включился Фрос. — Сейчас и так не заснем!

— Как это… — бросил я, но уже без убежденности. Я понял, что стою на безнадежной позиции.

— Вспомнил! — утешился Мота. — О пространстве. О том, что в скафандрах мы как улитки, обреченные на ползанье по одному огороженному дворику. Бедные, слепые улитки! Так?

— Видишь? — Клеен обратился к Лону. В его голосе задрожала нота острого упрека.

— Не злитесь, — Фрос протянул к ним руки словно о чем-то просил, — садитесь!

Клеен окинул взглядом указанное Фросом кресло, но остался и дальше стоять без движения. Один Дари без раздумий двинулся, выбирая место тут же около Моты.

— Я пытаюсь понять, — Фрос обошел кресло и положил руку на спинку. — на чем все это основывается? Вы вмешиваетесь в генетические коды, формируя будущие эмбрионы по своему желанию. Оснащаете их жабрами, органами, позволяющими усваивать двуокись углерода, наверняка сможете запрограммировать людей с крыльями и черт знает

каким еще. Это мы знаем … и предполагаем, что бы мы не занимались оценками, так как мы знаем то, что на этой дороге не придем ни к чему. Но о чем, в конце концов, идет тут речь? Согласны, вы можете достигнуть этим каких-то промежуточных целей… Скажем, — он описал рукой дугу. — свободу передвижения хотя бы на этой планете, овладению морской средой… и так далее. Не верю, однако, что вы так далеко отошли от норм, не этических, не будем говорить об этике, но попросту культурных, только для этих сиюминутных выгод. Мы слышали, впрочем, вы и не делали из этого тайны, что ваша наука ставит в качестве исходного в приспособленных процессах адаптирование технологических существ к имеющимся условиям, а не как, например, наша — наоборот. Но это ведь тоже не может быть целью… вы понимаете, что я имею ввиду. Как это все помещается в ваших общественных науках? К чему вы стремитесь?

Мы не ждали слишком долго. Клеен только секунду всматривался в лицо Фроса, словно желая прочесть по нему его настоящее намерение, потом потряс головой.

— Ты странно ставишь вопрос, — сказал он очень тихо. — Цивилизация… общественные науки. А чем же являются общественные науки? Для нас это, между прочим, все, о чем ты говорил?

— Прекрасно, сынок! — замурлыкал Мота. — Мы тоже имеем кое-какие взгляды на общественные науки, и смею утверждать, что если бы не именно этот взгляд, ты сидел бы теперь на Земле и размышлял, чем завтра накормить семью. Не будем набавлять себе цену. Лучше ответь на вопрос Фроса. Мы не тянем вас за язык, чтобы вы перечисляли ваши институты, космические полигоны, технологии и так далее. Но это-то вы можете сказать. О чем в конце концов идет речь?

— О… — Клеен протянул это «о», насколько ему хватило воздуха и легких, и замолк. Он беспомощно оглянулся на остальных, после чего, махнув рукой, сел в ближайшее кресло. Он наклонил голову и спрятал лицо в ладонях.

— О времени, — твердо бросил Дари.

— О времени? — Фрос машинально выпрямился, выражение его глаз выдавало полное ошеломление. — Как ты это понимаешь?

Дари задержал взгляд на неподвижной, как бы болезненной, фигуре Клеена. Было даже черезчур хорошо видно, что эта картина не доставляет ему удовольствия. Он подумал и ответил, пожимая плечами:

— Очень просто! С ходом времени все более высокие количественные барьеры прогресса цивилизации превращаются в одинаково быстро растущие качественные чественные барьеры. Что является последним, а может быть, только актуальным в данное время порогом, перед которым стоит человечество? Количество времени! Именно количество, измеряемое от нуля до бесконечности. Количество, которое, однако, для нас определяет качество. Для нас это очевидно и, думаю, что и вы отлично знаете, о чем я думаю, даже если и имеете свое собственное мнение. А почему дело обстоит именно так? Разве вам не достает знаний? Технических возможностей?… Нет! Вам не хватает отваги. Это значит, так было до сих пор! Такое наследство мы получили от вас. Рассуждения Новых, когда именно кто-то тратит человеческие черты, является ли существо, имеющее жабры, еще человеком или уже нет, а может становится зверем только тогда, когда, к примеру, имеет жабры и хвост, наполняют жалостью. К сожалению, это должна быть бдительная жалость, так как мы соседствуем, на одной и той же планете и… но это уже другая история.

— Это другая история, и — вмешался я, — для нас так же интересна, как и первая. Что это значит «бдительная жалость»? Что, убивая друг друга, говорите: «извините»? Иной вариант игнорируете?

Дари думал с минуту, потом сделал неопределенный жест головой.

— По-разному бывает, — буркнул он.

Это мы знаем. Но как сейчас? Что, к примеру, сделает ваш геолог, когда где-то там, в безлюдье, встретит такого же, как он сам, одинокого исследователя с другой стороны?

Клеен внезапно опустил руки от лица и усмехнулся.