Рубин Великого Ламы

Этот черный был небольшого роста, толстый, в синих очках, одетый в церемониальный костюм: черное платье, брюки и жилет тоже черные, старомодные. Высокая шляпа с широкими полями, порыжевшая от времени, была сдвинута на затылок. Тщательно исследовав больного, он поднял голову.

— У него ничего не сломано! — произнес он дрожащим голосом.

— Никакого видимого повреждения, — продолжал он. — Простой обморок, вероятно, от страха; он уже проходит. Теперь потереть виски одеколоном, свежий воздух и стакан рому: вот и весь необходимый уход!

Он побежал в свою каюту и вернулся с бутылкой; с усилием разжав плотно сжатые зубы лорда Эртона, он влил ему в рот ложку рому. Вэто время леди Дункан и мистрис Петтибон, стоя на коленях по обеим сторонам молодого лорда, натирали ему виски уксусом и держали около ноздрей флакон с нюхательной солью, брызгая в то же время в лицо холодной водой. Наконец усилия их увенчались успехом, пациент зашевелился, двинул руками и ногами, затем, испустив глубокий вздох, медленно открыл глаза и обвел окружающих блуждающим взором.

— Где я? — спросил он слабым голосом.

— На палубе «Галлии», — весело ответил Оливье. — Мы имели счастье захватить вас вовремя… Но, клянусь, чуть сами не нырнули в пространство!

Лорд Эртон снова застонал, его веки закрылись с нервной дрожью.

— Ох!.. Это падение… эта пустота!.. Ужасно! — бормотал он, содрогаясь.

И его голова упала назад, как будто он опять потерял сознание.

— Не думайте об этом! Это прошло… Теперь немного воздуха, — прибавил капитан «Галлии», поднимаясь, — пусть больной вдыхает больше воздуха… По местам, дети мои!.. Двое тех, что спускались со мной, пусть придут в мою каюту на десять минут. Я должен сказать им пару слов.

Экипаж разошелся. Доктор продолжал давать ложечками ром больному, который очень скоро вернулся к жизни.

— Теперь, когда вы пришли в себя, — сказал тогда Оливье, — объясните нам, пожалуйста, что вы делали в этих галереях?

— Я только одному себе отдаю отчет в своих делах, — ответил лорд Эртон со слабой улыбкой. — При звуке колокольчика я сошел с аэроплана так же, как и другие… но, к сожалению, я должен признаться, что любопытство заставило меня позабыть об осторожности и забраться к винтам, чтобы поближе рассмотреть их устройство. Вдруг я почувствовал, что винты зашевелились. Я был подброшен ударом одного из винтов. Инстинкт самосохранения заставил меня броситься очертя голову на ось, которая вертится, вертится с головокружительной быстротой… Я цепляюсь всеми своими членами… потом начинаю скользить… Мне показалось, что вертикальная ось поднимается, но я не имел больше силы открыть глаза; руками я обвил эту единственную опору, а ноги мои, я чувствовал, соскользнули и болтались в пустоте… Ужасные минуты. Ах! Я часто буду видеть это во сне… Я звал… я кричал… я надеялся сначала, что меня слышат люди и отвечают мне… потом я почувствовал, что руки мои отрываются, я выпускаю последнюю опору… что все кончено… я падал… а потом ничего не знаю… и вдруг я очутился здесь…

Крупные капли пота выступили на его синеватом лбу, пока он прерывистым голосом доканчивал свой рассказ. Слушая его, каждый переживал те муки, которые он испытывал.

— Вы счастливы, что вернулись с того света! — сказал наконец Оливье.

— И только мистеру Дерошу вы обязаны своим спасением от ужасной смерти! — воскликнула Этель, обращая к Оливье влажный и сияющий взор.

— Я поступил совершенно естественно, и каждый на моем месте сделал бы то же, мадемуазель! — возразил Оливье. — Но без моих двух смелых негров я, наверно, не пришел бы к желанному результату!..

— Мистер Петтибон, — добавил он, — потрудитесь прислать их в мою каюту…

— Я их также не забуду, конечно… — бормотал лорд Эртон, — а вам я благодарен на всю жизнь, до самой смерти, господин Дерош, верьте мне… Но в настоящее время я не знаю, где я… я чувствую, что все спуталось… Может быть, это прошло бы, если бы я мог заснуть на несколько часов.

— Без сомнения!.. Вас перенесут на один из диванов в салоне, а эти дамы, наверно, не откажут вам позволить пролежать там столько времени, сколько понадобится…

— О, конечно! — воскликнули дамы.

По знаку Оливье два человека подняли лорда Эртона.

Сделав распоряжения насчет помещения лорда Эртона, молодой капитан собрался уйти к себе, как вдруг лорд Темпль с озабоченным лицом остановил его за руку.

— Позвольте мне спросить вас, господин Дерош, дали вы приказание возвратиться в Ричмонд, чтобы высадить там нашего несчастного друга?

— В Ричмонд?.. Честное слово, нет! — ответил Оливье, весьма удивленный, — я вовсе не согласен возвращаться!

— Но, тогда, милостивый государь!.. Тогда!.. Какого поведения вы намерены придерживаться?

— По какому поводу, милорд?

— А по поводу этого молодого человека, лорда Эртона, который таким печальным образом попал на аэроплан…

— Я, конечно, рассчитываю его держать здесь, очень просто!

— Держать его! Вы так думаете?

— А почему же нет?

— Я должен вам сказать, что гораздо умнее высадить его на землю!

— И еще больше запоздать, когда я и так, по милости его, потерял четверть часа? Я не разделяю вашего мнения, рассчитывая употребить на десять минут меньше времени, назначенного для путешествия. Да при этом, я совершенно не понимаю, почему пребывание лорда Эртона на моем судне может вам не нравиться? Не вы ли сами просили меня несколько месяцев тому назад взять его на аэроплан?

— Конечно, конечно! — отвечал лорд Темпль с заметным неудовольствием, — но обстоятельства с тех пор совершенно переменились…

И, красный от гнева, он небрежно поклонился Оливье и удалился крупными шагами, очень раздраженный.

«Это слишком! — думал он с негодованием. — Почему бы не посадить весь Лондон по первому требованию?.. Это было бы нормальнее… знал бы, по крайней мере, чего ждать… Но быть уверенным, что ты один!.. А теперь… Это нестерпимо… недостойный поступок!.. Истинный недостаток уважения!»

«Вот в чем штука! — думал со своей стороны Оливье, читая мысли своего гостя, — ведь благородный лорд, кажется, очень раздосадован, что не будет теперь единственным представителем от англичан на судне! Это по всему видно… Но довольно с него и того, что онпринимает участие!»

У дверей своей комнаты он встретил Эндимиона и Теодора, которые его ждали.

Боцман принял с широкой улыбкой поздравления своего господина, но поведение другого негра, Теодора, смущенное и двусмысленное, очень удивило капитана. Прячась за Эндимионом, молодой негр казался совсем невеселым, он опустил голову и отвечал односложно, точно удрученный каким-нибудь горем.