Рубин во мгле
Шрифт:
А надо вам сказать, что у этой «Лавинии» была особая репутация. Даже не столько у корабля, может быть, сколько у его владельцев. В Южно-Китайском море полно бандитов, один Бог ведает сколько, от простых контрабандистов до отпетых головорезов, но «Локхарт и Шелби» были куда как поинтересней. Я бы сказал, страшней.
– Только не мой отец, – яростно прошептала Салли.
– Да, не он, – сказал Бедвелл. – Я это вам могу точно сказать. Ваш отец был хорошим человеком – я понял это, зная его только два дня. Были другие люди, которые под его именем и под флагом фирмы проворачивали свои дела, это-то и
– Какую репутацию? – спросил Фредерик.
Бедвелл посмотрел на свою рюмку, и Салли наполнила ее снова.
– Я не знаю, что вам известно о китайцах в Восточных Индиях, – сказал он. – Там все опутано их сетями влияния и давления – в политике, в коммерции, в преступности… Прибавьте к этому тайные сообщества. Они рождались, как теперь говорят, для организации сопротивления династии Манчжуров, которая сейчас правит в Китае. И, должен сказать, некоторые из них вполне безобидны – просто сообщества взаимопомощи, слегка приправленные ритуалами. Но есть куда более зловещие секты. Например, «Триады»…
– Я их знаю! – завопил Джим. – Общество Черного Дракона! Братья Багряной Руки! Про них была история в «Волнующих повестях для британских парней».
– Ой, помолчи, Джим, – сказала Салли. – Это же серьезно. Продолжайте, мистер Бедвелл.
– Не думаю, что твой копеечный журнал знает про них и половину того, что знаю я, мой мальчик. Жуткие убийства, мучительные смерти, изощренные пытки – я предпочел бы попасть в лапы испанской инквизиции, чем в логово «Триад».
– Но какое же все это имеет отношение к «Локхарту и Шелби»? – спросила Салли.
– Поговаривали, что фирма – ее агенты и директора – была тесно связана, даже преданна одному из этих обществ. Что она была под контролем его главарей.
– Что? – закричал Фредерик.
– Неужели все? – потрясенно спросила Салли. – Даже человек по имени Хендрик ван Иден? Отец говорил, ему можно верить.
– Я его не знаю, мисс Локхарт. Там были сотни агентов и, в конце концов, то, о чем я говорю, – только слухи. Вполне возможно, ваш отец был прав.
– Что случилось, когда он сел на корабль?
– Ну, прежде всего потерялся груз. Мистер Локхарт появился на борту неожиданно. У него был слуга – малаец по имени Перак. Никогда не покидал его. Как бы то ни было, мы должны были принять на борт груз китайских тканей, но что-то там не получилось. Потом нам был дан приказ выходить с одним только балластом в трюме – но и его отменили. Под конец мы переместились к другому причалу и приняли на борт груз марганца. В порту мы пробыли где-то около недели.
– А кто давал приказы? – спросил Фредерик. – Мистер Локхарт?
– Нет. Местный агент. Мистер Локхарт был очень зол и носился туда-сюда между гаванью и конторой, как угорелый. Его-то не в чем винить; мне очень не нравились эти неуловимые грузы – как-то это было несерьезно и подозрительно. Да и ему тоже, само собой. Мудрено было не заметить. На этой-то сумасшедшей неделе мы и разговорились. Перак вел записи: он был клерком, как сказал мистер Локхарт.
В конце концов мы отплыли из Сингапура 28 июня, намереваясь прибыть в Шанхай с этим самым грузом марганца. Миновал день, и вечером мы увидели черную джонку.
Вообще говоря, эти моря так и кишат кораблями, и джонок там пруд пруди,
Похоже, капитан намеренно валял дурака. Мистер Локхарт не был моряком, иначе он бы сразу увидел, что мы и не думаем идти с той скоростью, с какой могли бы, а капитан, его звали Картрайт, как я теперь понимаю, старался не допустить меня общаться с мистером Локхартом. Впрочем, тот большую часть времени проводил в его каюте со своими бухгалтерскими книгами.
Это было очень странное время. Мы отдрейфовывали все дальше и дальше от морских путей, пока мало-помалу вся работа на борту не сошла на нет… Я приставал к капитану, но он только отмахивался от меня. Матросы лежали себе в теньке, а проклятая джонка и не думала отвязываться от нас. Мы вяло ползли по воде… И я чувствовал, что понемногу схожу с ума.
На вторую ночь это началось.
Я стоял на ночной вахте. Близился рассвет; матрос по имени Хардинг был за штурвалом, и эта чертова джонка все еще тащилась в темноте по левому борту от нас. Ночь была светлой. Луны не было, но звезды… Если вы их видели в Англии, значит, вы не видели их вовсе. Они не поблескивали – они блистали в небе яркими лампадами, а море… море просто трепетало, как живое, и фосфоресцировало… Волны, разрезаемые форштевнем, и дорожка за кормой искрились миллионами белых вспышек, а море по бортам корабля кипело и переливалось – таинственные рыбы всплывали из бездны, какие-то мерцающие медузы или каракатицы светились в воде, возникали и тотчас пропадали влажные вихри и водовороты глубинных огней… Такая ночь выпадает раз или два в жизни – незабываемое, перехватывающее дух зрелище! И единственным темным пятном во всем этом сверкании была джонка. У них там был только фонарь, раскачивавшийся на топ-мачте, а весь контур судна был непроглядно черен – черен, словно вырезанные из черной бумаги фигуры в театре теней.
И тут Хардинг, рулевой, сказал мне: «Мистер Бедвелл, там кто-то возится возле левого борта».
Я подошел к лееру, стараясь не произвести ни звука, и действительно по левому борту увидел человека – он как раз перелезал через него, чтобы соскочить в шлюпку, поджидавшую его внизу. Я чуть было не поднял тревогу, но в свете звезд я узнал его. Это был капитан.
Я велел Хардингу стоять на месте, а сам помчался вниз, к каюте мистера Локхарта. Она была заперта – и не было никакого ответа, сколько я ни стучал, так что я попросту вышиб дверь и увидел…
Бедвелл остановился и взглянул на Салли.
– Простите, мисс. Он был заколот.
Салли почувствовала смертельную муку, сжавшую ее грудь, и слезы застлали ей глаза. Но она только гневно тряхнула головой.
– Продолжайте, – велела она. – Не останавливайтесь.
– Каюта была перевернута вверх дном. Все его бумаги были разбросаны по полу, койка разворошена, дорожный сундук опрокинут. И капитан, только что покинувший корабль, и джонка неподалеку… Я чуть было не бросился будить команду, как вдруг услышал стон.