Rucciя

Идиатуллин Шамиль

Словом, пышность генеральских речей была оправдана куда больше, чем кислые гримасы. В конце концов, русские могли расценивать визит Уильяма Хогарта как жест вежливости и неподдельного интереса к своей великой стране – и утешиться еще и этим. Тем более, что повод для проявления интереса Москва дала сама, не справившись с крохотной Казанью. Слава Богу, у русского медведя хватила ума для того, чтобы не устраивать кровавую баню посреди страны, а пригласить опытных международных чистильщиков. Фридке прошел Ирак и Афганистан, где прославился умением находить общий язык с мирным населением и уговаривать местных полевых командиров выдавать наиболее одиозных вождей для показательных судов. Откровенно говоря, только перед

ним Хогарту и было неловко строить из себя кисейную барышню, убоявшуюся затяжных переездов. Но в ходе оживленных переговоров с русскими Уильям об этом позабыл.

Сначала русские сообщили, что в Казани просто нет аэропорта, способного принять тяжелые транспортники с «голубыми касками» и техникой. Хогарт указал, что у него другие данные. Тогда генералы объяснили, что аэропорт, безусловно, есть, но все ВПП, пригодные для приема аппаратов тяжелее «Сессны», находятся в долгосрочном ремонте. Хогарт, сдерживая улыбку, снова сослался на иные данные. И только после этого генералы признали, что бирюк Магдиев как в последний месяц распорядился закрыть аэропорт для всех полетов – опасаясь, видимо, прибытия недружественных бортов, – так и сохранил это распоряжение в силе по сей день. Распространив его с самолетов на все летательные аппараты, вплоть до легких «стрекоз» и дельтапланов – а с Казанского аэропорта на всю территорию Татарстана.

Зато через десяток минут выяснилось, что очень приличный аэропорт Нижнего Новгорода, а также администрация окружной столицы с восторгом примут и самолеты, и их экипажи с пассажирами, которые смогут отдохнуть перед последним броском на юго-восток. Хогарт внимательно изучил карту, справился о состоянии дорог, потом переговорил с Фридке о его транспортном парке – и назвал такой вариант оптимальным.

Он не ошибся. Фридке передвигался по подведомственной территории на совсем особенном каком-то Hummer, внутри отделанном почти как лимузин застенчивого миллионера. Впрочем, Хогарт за последний год успел хорошо понять, что такое Hummer и Humvee, и потому радостно воспользовался предложением главного нижегородского чиновника, представлявшего президента России сразу в нескольких окрестных регионах (с такой ветвью власти Хогарт сталкивался впервые, ну да умом Россию не понять). Главный человек, очень хорошо говоривший по-английски, любезно уступил Хогарту свой Lincoln, на котором поездка в Казань приобретала последние черты комфортного путешествия. А Хогарт за какую-то пару минут уговорил Фридке составить ему компанию, а военно-полевая техника пусть катится следом.

Поездка получилась чудесной. Дорога оказалась на удивление приличной, регулируемая электроникой подвеска сглаживала немногочисленные выбоины в странном русском асфальте, хороший кондиционер спасал от июньской духоты, а герметичность салона – от рева идущей следом автоколонны.

Но в конце концов Хогарту надоела и светская беседа, и русская водка, рюмочкой которой они с Фридке встречали каждую пройденную сотню километров. На третьей сотне Уильям решил остановиться, испугавшись закосеть и смазать торжественную встречу. Как она будет выглядеть, он представлял себе слабо. Возможно, по-восточному пышно, как в Кабуле, спасенные жители которого встречали миротворцев бешеными криками и плясками. А может, как в каком-то фильме из русской жизни – там крепкие скуластые девушки выносили навстречу героям полотенце с круглым темных хлебом. Хогарт пообещал себе, что в этом случае обязательно попробует этот хлеб, что бы ни говорил его диетолог, третий год мучающий министра различными холестериновыми ужасами.

С мыслями о девушках и о грубой, но сытной еде Хогарт задремал. Проснулся он от того, что Lincoln явно сбавил ход и вскоре

остановился совсем. К этому времени совсем стемнело, а в лобовое стекло колючей звездой светил прожектор. Хогарт, прищурившись, попытался что-нибудь разглядеть, а когда это не удалось, решительно выбрался из машины и пошел на свет. Тут его слегка качнуло, хотя голова была совершенно ясной. Это рассмешило министра, но он заметил, что к выстроившемуся впереди отряду миротворцев подходит какой-то туземец, обошел ребят и поспешно принял серьезный вид.

Туземец был одет в камуфляж и снабжен коротким штурмовым автоматом неизвестной Хогарту конструкции. За спиной туземца был закрытый шлагбаум, справа – полутораэтажная кирпичная коробка с нелепо застекленным верхом – видимо, таможня или пункт полицейского надзора. Больше он ничего разглядеть не сумел, потому что вооруженный туземец подошел вплотную и что-то сказал.

– Добрый вечер, – ответил Хогарт, но сообразил, что непристойным образом тянет одеяло на себя, огляделся, обнаружил стоящего среди миротворцев Фридке и жестом попросил его представиться и объяснить парню диспозицию.

– Добрый вечер, – сказал и Фридке. – Вы говорите по-английски?

Туземец, оказавшийся светлым шатеном вполне европейского вида, что-то ответил, бесцеремонно изучая гостей. Тем показалось, что в ответе мелькнули слова motherfucker, а Фридке еще, кажется, уловил фразу H"ande hoch. Это ему не слишком понравилось, однако он вежливо осведомился:

– Sprechen Sie Deutsch?

– А-а, – явно с отрицательной интонацией ответил камуфлированный хам. Некоторое время он без видимого уважения рассматривал собеседников и вытянувшуюся за их спинами колонну, потом еще что-то сказал, дернув пальцем в сторону пластикового удостоверения, висевшего у Фридке на груди.

– Минуточку, – сухо сказал генерал и шепнул что-то в спрятанный под подбородком микрофон. Через несколько секунд к ним подбежал здоровенный рыжий сержант. Он лихо козырнул и вопросительно уставился на начальство.

– Стейкман, пожалуйста, помогите нам найти общий язык с этим джентльменом, – попросил Фридке.

Стейкман кивнул и, протянув руку полицейскому, что-то затараторил.

– Вагалейкум салам, – неожиданно ответил полицейский, не отвечая на рукопожатие.

Стейкман явно растерялся, Фридке столь же явно начал вспоминать арабские слова, а Хогарт принялся лихорадочно вспоминать, что Майер и Кларк говорили про влияние «Аль-Каиды» на российских мусульман. Но тут туземец улыбнулся и сказал что-то, успокоившее Стейкмана. Тот облегченно заржал и опять что-то затараторил. Полицейский коротко ответил. Стейкман повернулся к Фридке и сказал:

– Он требует документы, подтверждающие наше право проехать колонной на территорию Татарстана.

– О кей, – сказал генерал. – Переведи ему. Вот мое удостоверение. Вот, – он полез в планшет, – копия миротворческого мандата ООН, выданного мне как руководителю подразделения. А вот приказ их президента Борисова оказывать нам всяческое содействие.

Полицейский выслушал все с выражением раздражающей иронии на лице и что-то коротко уточнил. Стейкман ответил с явным возмущением. Полицейский сказал что-то про Татарстан и про Магдиева.

– Он требует разрешение его непосредственного начальника из местной полиции или Магдиева, потому что Москве, говорит, мы как бы не подчиняемся.

– Как бы? – переспросил Хогарт.

– Да, как бы. Так и сказал, – ответил Стейкман, нервно покусывая губу.

Фридке раздраженно сказал:

– А он не боится, что мы сейчас как бы сквозь него проедем и всю его глупую башку размажем по асфальту?

– Переводить? – спросил Стейкман.

– Не надо, – хмуро покосившись на дернувшегося Хогарта, сказал Фридке.