Ручьи весенние
Шрифт:
— Пожалуйста, — опередив Марусю, согласилась Груня Воронина и первая протянула Сашке руку.
Пожимая жесткую его ладонь, девушка не отводила взгляда от глаз молодого тракториста. Казалось, Груня утонула в них: так они были глубоки!
— Для скрепления дружбы вношу предложение вместе сходить в кино, — сама дивясь своей смелости, сказала Груня и уставилась на Сашу.
— В кино, в кино! — подхватила Маруся Ровных.
— Там когда еще доведется… Да и будет ли… На целину едем… — с явным удовольствием произнося слова «на целину», говорила Груня.
И они
В эту ночь Груня спала без сновидений, как в детстве. Проснулась и в постели запела.
…На вокзале собрались все заводские. Приехала и старшая сестра Люсечка в крохотной зеленой шляпке с огромным ярким пером и дорогой сумкой в руках. Груне почему-то было стыдно своей «расфуфыренной» сестры, и она не познакомила ее ни с кем из целинников.
Гремел оркестр. Парни и девушки плясали, пели. Некоторые, обнявшись, стояли парами и, не стесняясь, целовались — прощались.
— По вагонам, товарищи! Отходим!
Под звуки марша поезд медленно тронулся. Ребята и девчата стояли на подножках и махали шапками, платками, кепками.
Груня никого из провожающих не искала глазами, как это делало большинство отъезжающих. «Он» ехал вместе с ней.
Громыхая на стрелках, поезд набирал ход. Нина Гриднева, стоявшая рядом с Груней, сказала:
— Когда-то увидим тебя, Москва… Милая! — добавила она и смахнула слезу.
Потом начали разбирать и укладывать вещи. Чемодан Груни оказался тяжелее всех.
— Да что у тебя в нем, Грунька? — спросила Фрося Совкина.
— Книги. Там, я слышала, ничевошеньки… Сама понимаешь — целина… — Что-то большое, светлое трепетало в душе Груни: начиналась новая жизнь!
В марте в Войковскую МТС приехал новый директор, Константин Боголепов.
— Орел вернулся в свое гнездо, — обрадованно сказал по этому поводу друг Боголепова еще по тракторной бригаде добродушный Поль Робсон.
Когда-то о дружках говорили: «Верблюды: запряги парой в тракторные сани — «С-80» перетянут».
Врид директора Илья Ястребовский назначался главным инженером, а радисту Игорю Огурцову поручалась организация диспетчерской связи со всеми двадцатью четырьмя тракторными отрядами. Через неделю прислали и секретаря райкома партии по зоне МТС ленинградца Тимофея Павловича Уточкина.
Ястребовский отпросился у нового директора на несколько дней к семье в город. Как человеку, связанному с тракторным заводом, ему была поручена отгрузка в МТС крупной партии новых машин.
Игорь Огурцов, в простоте душевной считавший, что понижен в должности из-за молодости, отпустил жиденькую белесую бороденку, начал курить трубку и глубокомысленно хмуриться.
— Давно бы нашего Огурца в радисты перевести! Теперь бы у него и разумности поднапрело и борода бы, как у старовера, до пупка вымахала, — смеялся Шукайло.
В Москву, на двенадцатый съезд комсомола, поехала назначенная бригадиром женской молодежно-комсомольской тракторной бригады Маша Филянова.
Иван Анисимович сразу же после ночной смены добровольно вызвался отвезти Машу до железнодорожной станции.
— Ой, прищемила Машутка нашего верзилу! — подсмеивались над Шукайло.
А тот, казалось, не слышал, не понимал намеков. Новенькие тракторы, сеялки, тракторные плуги прибывали и прибывали. На подъем целинно-залежных земель молодежь ехала уже не только из Москвы, но и с Кубани, с Украины, с Урала. Размещать людей было негде. Временно их устраивали в колхозах. На площадке МТС спешно начали сборку трех стандартных домов, здания столовой, общежития.
Новый директор спал у себя в кабинете на старом продавленном диване. Как и Андрею, Матильда готовила ему «коф». Директор и главный агроном завтракали вместе и за кофе не переставали говорить о подготовке к первой «целинно-залежной», как все называли ее, весне.
Под влиянием ли Андрея или по своей инициативе, но хорошо знакомый войковцам, когда-то и сам «наступавший на пробку», бывший бригадир Костюха Боголепов приказал вынести с территории МТС ларек с водкой.
— На босу ногу теперь не завернешь, не заправишься, — шутили трактористы и ремонтники.
А зима, казалось, и не собиралась свертываться: даже в начале апреля трещали морозы, падал снег, завывала вьюга. Кое-где в колхозах уже потравили и гнилую солому с крыш. Начался падеж скота. Сказались и прошлогодняя засуха, и небывало суровая зима, и запаздывающая больше чем на месяц весна.
По гиблой осени, по завальным снегам, по вьюгам да по красному огню в печках весна должна быть поздняя, а лето мокрое, градобойное, говорили старики.
1954 год входил в летопись земледелия на Алтае как необычный по размаху намеченных работ, по тяжелой борьбе за спасение поголовья скота.
Директор собрал механизаторов в кабинете. Справа от него за столом — еще совсем юный, смущающийся своей молодости, секретарь райкома по зоне МТС Тимофей Павлович Уточкин; слева — большой, на полголовы только пониже Боголепова, Шукайло, рядом с Уточкиным — главный агроном Корнев. На передних рядах разместились бригадиры тракторных бригад, диспетчер-радист Огурцов с неизменной трубкой в зубах, Вера Стругова в низко опущенной на лоб морозно-дымчатой каракулевой шапочке, четыре, как на подбор, крупные девушки, только что приехавшие из Одесского сельскохозяйственного института, вернувшийся из города главный инженер Ястребовский и плановик Творогов. А у стенки — ввалившиеся скопом мастера-ремонтники, заведующий ремонтной мастерской Кочкин и сменивший Машу Филянову целинник-москвич механик толстяк Колобов.
Это было первое собрание в МТС под председательством Боголепова. Иван Анисимович Шукайло и Андрей волновались: «Какой возьмет тон?»
Директор поднялся.
— На повестке вопросы: качество ремонта машин и борьба с падежом скота. По первому разрешите мне…
Боголепов улыбнулся, но сведенные брови его не разошлись, а, казалось, сдвинулись еще больше. Такая «улыбка» не предвещала ничего хорошего ремонтникам и заведующему мастерской, и они беспокойно задвигались.
Директор крутил карандаш.