Ручьи весенние
Шрифт:
«Вечером, пойду к ней в школу и просижу до конца занятий… Главный агроном обязан интересоваться агротехническими курсами». У Андрея стало радостно на душе, как в детстве, бывало в день рождения он просыпался и лежа в постели раздумывал, о том, что подарят ему родители.
Андрей вскочил, натянул валенки и выбежал во двор, чтобы обтереться свежим выпавшим за ночь снегом. Радостное душевное состояние усилилось от приятно бодрящего ощущения.
Натянув на разгоряченное тело нахолодавшую рубаху, он побежал к поленнице дров. Обычно Андрей вместо
Вот и сейчас, когда заспанная Матильда после десятидневного отсутствия Андрея впервые увидела его и, изумленно вскрикнув, бросилась варить свой «коф», агроном окончательно почувствовал себя дома. Он несколько раз глубоко вдохнул морозный, пахнущий расколотым спелым арбузом воздух и засмеялся.
На работу после поездки главный агроном набросился с жадностью! В конторе скопился ворох бумаг, к которым Творогов, по врожденной его осторожности, не решался приступать «без хозяина».
Теперь знакомые по Москве собратья, «чиновные агрономы», незримо, обступили Андрея. Но сегодня обилие предписаний и давно известных указаний не, раздражало его.
— Это что, опять о снегозадержании? В который уж раз! Вот нечего людям делать… Сообщите им, Петр Павлович, что даже на выдувах снег у нас нынче метровой толщины.
— Андрей Никодимович, у Ошкурниковой с председателем опять перепалка из-за коня вышла. Уж и закатила она ему концерт!
Не переставая работать. Андрей, выслушивал рассказы плановик (Творогов любил позлословить). Ворох бумаг таял.
— А как вы думаете, Петр Павлович, — добродушно улыбаясь, спросил он старика. — насчет того, чтобы искоренить еще одну застарелую вашу косность; начать подготовку семян немедленно,?
Лицо Творогова вытянулось, губы обиженно скривились.
— Вы что-то, Андрей Никодимович, фантазируете, — попробовал отшутиться Петр Павлович.
— То есть как же фантазирую, когда две зерноочистительные машины всю зиму ржавеют, а очистку семян по старинке относим чуть ли не на канун, сева?
— Помилуйте, кто же согласится сейчас дать рабочие руки?
— А мы попробуем! Я вот сегодня же переговорю об том с Верой Александровной. И уверен, красноурожаевцы начнут первыми. Полевые бригадиры привыкли собак кормить, когда на охоту ехать, а мы с вами, Петр Павлович, должны вырабатывать у них совсем другие навыки. — И вспомнив слова Леонтьева, Андрей добавил. — То, что можно, сделать сегодня, никогда не откладывай до завтра.
Было всего только четыре часа, хотя Матильда уже включила свет.
«Черт знает, что это со временем сегодня! — Андрей откинулся на стуле. — Целую вечность не видались!»
Милые серые глаза… Казалось, только любовь и нежность жили в них. Залитые счастливым румянцем щеки, черные, с синеватым отливом локоны…
Андрею не хотелось вспоминать о размолвке с Верой в тот вечер, когда она провожала его,
Пережитое с Верой в первые месяцы казалось ему сейчас таким расчудесным, что лишиться всего этого так, за здорово живешь, было бы ужасно глупо.
«В сущности, я же ничего обидного не сказал ей тогда… А Неточка теперь совсем, совсем для меня не существует. Да, наконец, я расскажу ей о Неточке. Конечно, расскажу…»
Андрей посмотрел на часы. Было без пяти минут пять. «В пять у нее начало. Пока соберусь, пока иду…»
Но, как ни старался он убедить себя, что между ними не произошло решительно ничего, чувство неловкости не проходило.
«Держался я тогда довольно глупо… Перешел даже с ней на «вы» и, кажется, не простился… Но ведь Вера умница, и не может же она до сих пор не простить мне этой заминки?..
Да и в чем я собственно виновен?.. Я только хотел чистосердечно сказать ей… сознаться, что когда-то был…» Даже с самим собой Андрей не мог, не хотел назвать сейчас своего чувства к Неточке любовью: «Как я мог любить такую… И совсем это не любовь была, а какой-то сплошной туман».
И все-таки холодок подступал к сердцу Андрея, когда он шагал по сильно выбитой, сугробистой дороге к Предгорному.
Надувы снега из белых на глазах становились сиреневыми, густо-фиолетовыми, голубыми. Высыпали звезды, из-за хребта выкатилась луна. Зимний вечер стремительно переходил в ночь. Деревня точно бежала навстречу. Через квартал — Верина школа. В домах зажглись огни. Свет из окон золотыми снопиками падал на пушистые белые завалинки. Как-то по-особенному хорош был этот безветренный лунный вечер. Леса и горы словно придвинулись к селу, манили в заколдованную свою глушь. Ими властно завладела зима: великая тишина царила там. Никогда в жизни лесистые горы, омытые лунным светом, не казались Андрею такими прекрасными.
«Взять бы сейчас две пары лыж и махнуть с Верой зон в тот глухой распадок! Только угонюсь ли за ней? Ведь я все-таки горожанин. А если отстану? Ну и пусть. Пусть обгонит… Даже рад буду…»
…Правление колхоза выросло перед глазами неожиданно.
Гулко и часто билось сердце.
Чтобы успокоиться, Андрей прошел мимо и вернулся. Окна в доме были ярко освещены: «Занимается, а я как неприкаянный шатаюсь». Но желание увидеть Веру было так велико, что Андрей решительно направился к крыльцу. «Вот сейчас открою и увижу».
Он уже держался за холодную дверную ручку. «А люди?.. Они же по глазам, по лицу поймут все». И Андрей решил еще раз пройти мимо дома. «Если подождать, когда она кончит, и потом встретиться, будто случайно? И проводить…» Но он отверг эту мысль. «Что еще за комедия? Нет, лучше я погуляю часок и к концу занятий зайду. А потом вместе домой…» Андрей пошел на другую окраину села. Он совсем не чувствовал мороза, не замечал ни домов, ни встречных: перед ним все время стояло лицо Веры, каким оно запомнилось в последний вечер.