Ручная кладь

Охард Нина

Вовка просит пить. Он белый, вялый, ни на что не жалуется. Пить, это первое, что он попросил за все это время. Воды у нас нет. Мы смотрим друг на друга в надежде хоть что-то придумать.

– Глюкоза! – Миша снимает рюкзак и достает аптечку, в ней три большие ампулы с глюкозой. Он осторожно разбивает ампулу и выливает ее содержимое Вовке в рот.

– Сладкая! – Вовка недовольно морщится, облизывая губы.

Вдруг Коля срывается с места и лезет вверх.

– Коля ты что! – мне страшно, потому что там достаточно круто.

– Помоги лучше, –

отвечает он.

Он тянется вверх и достает с полки горсть снега. Я забираю у него из руки это сокровище и заворачиваю его в салфетку. Есть снег конечно нельзя, но можно им протирать Володе губы. Пока мы возимся с Володей, Миша готовит следующий спуск. Все повторяется, я снова вижу, как капает кровь с Вовкиной ноги, как болтаются мои ледорубы, и ругаю себя за кривые руки. Долго, как долго тянется время, восемь веревок спуска, всего триста метров до перемычки. На очередной полке я вижу Ирину. Она сидит, молча и отрешенно. Бинт! Я смотрю на ее колено и вижу, что оно замотано эластичным бинтом.

– Ира отдай бинт! – я кидаюсь к ней в ноги и она, понимая, в чем дело, тут же сматывает его.

Все, сейчас я сделаю нормальную шину. Я заматываю ледорубы эластичным бинтом и мысленно возношу хвалу Иркиному колену и тому, кто этот бинт изобрел. Даже Вовка чуть-чуть оживает и пытается пошутить:

– Не мучайся, – говорит он, – все равно, ногу отрежут.

Мы с Мишкой наперебой начинаем уверять, что это не так, и что все будет в порядке. В то, что все будет в порядке, я не верю. Я с ужасом думаю, что наркотиков больше нет, что Вовка потерял много крови и что спасателей внизу не видно. Но выбора у нас все равно нет. Миша готовит очередной спуск, я колю Вовке оставшийся новокаин выше места перелома. Ира бережно накрывает Володю своей пуховкой. Его знобит. Но у нас нет не только чаю, даже воды.

Мы уже спускаем Вовку несколько часов. Наконец я замечаю, что на перемычку подходят спасатели. Среди первых двух подошедших я узнаю Шурика.

Еще одна веревка и мы на перемычке. Здесь нас ждет врач КСП. Я говорю врачу, что было сделано, он задает вопросы.

Удивленно спрашивает, почему так наложила жгут. Я не могу сказать: «так получилось» и говорю какую-то ерунду. Он накладывает настоящий жгут вместо моей веревки, заменяет ледорубы настоящей шиной, колет наркотики.

Я, как зачарованная, смотрю за его руками, как он быстро и ловко все делает. Мне стыдно за себя и завидно, что я так не умею.

Вовка снова просит пить, и ребята поят его теплым чаем из термоса. Они уже собрали ладью для спуска и торопят доктора.

Доктор с помощью ребят перекладывает Вовку в ладью, и вызывает по рации лагерь, сообщает, что начинается спуск пострадавшего и что состояние тяжелое. В этот момент я смотрю на Вовку, и наши взгляды встречаются. «Прощай», – говорит он мне одними глазами. Он бледен и его черты заострились. От слов доктора он совершенно сникает. Он перестает бороться за жизнь, на лице появляется выражение безразличия. Мне становится страшно. Я осознаю,

что ничего не смогла толком сделать, и чувствую себя моральным уродом.

Ребята хватают ладью и бегут по тропе вдоль ледника вниз. Доктор собирает аптечку, прощается и бежит за ребятами.

Только сейчас я понимаю, как я устала. Мне тоже нужно догонять своих. Я делаю несколько шагов по снегу, но тут же падаю. Ноги меня не слушаются, поэтому я сажусь на рюкзак и еду по леднику вниз. Надев пуховку, под лучами вышедшего из-за туч солнца я согреваюсь, становится спокойнее и легче.

Вскоре я вижу Мишу и Иру, они тоже меня видят, кричат и машут руками, но я не могу разобрать слов. Сейчас, я вас догоню, я разгоняюсь и…

– Бершру-уууу-нд – когда я это слышу, я уже осознаю, что ледник подо мной резко обрывается, и я лечу вниз.

– Мы же тебе кричали, – они вытаскивают меня из снега, и помогают отряхнуться. Хорошо, что начало июля и на леднике много снега. Я встаю на ноги и подхожу к краю трещины. Она достаточна большая и глубокая. Я встаю на самый край и смотрю вниз. Подо мной, изгибаясь, уходит в глубину, стена голубого льда. «М-да» – говорю я себе, понимая, что все еще в горах, и расслабляться рано. Мы уходим с ледника на тропу. Без сил, эмоций и желаний спускаемся в лагерь.

Здесь нам предстоит еще одно испытание. После ужина нас собирают на разбор.

Мне говорят слова восхищения, утверждая, что всегда будут рады меня видеть в этом лагере. Я слушаю эту патетическую речь с легкой иронией. Я прекрасно знаю цену словам. Да и волнует меня сейчас совершенно другое. Что там с Вовкой? Мы идем в канцелярию и звоним в больницу. Там долго не берут трубку, но, наконец, женский голос отвечает, что все нормально, Володю прооперировали с ним все в порядке.

– А нога?

– Ногу ампутировали, – она говорит тоном, как будто ничего не случилось у нас светская беседа и мы просто перебрасываемся парой ничего не значащих фраз.

У меня по лицу текут слезы, я теряю способность говорить и двигаться.

Я ложусь спать и от усталости мгновенно засыпаю. Но как только я погружаюсь в сон, все возвращается: я снова бегу вверх по скале, и снова Вовка мне говорит:

– Инвалид на всю жизнь.

Я просыпаюсь. Лежу с открытыми глазами, снова засыпаю, но все опять повторяется, и еще раз, и еще. Я уже боюсь закрывать глаза. Я смотрю в темноту и прислушиваюсь.

Уже поздно, не слышно голосов и не видно людей, слышно только как стрекочут цикады.

Я одеваюсь и выхожу на улицу. Все спят, и я осторожно бреду по лагерю. Вокруг тихая прекрасная звездная ночь, такая же, как была вчера и, наверное, такая же, как будет завтра. Ничего не изменилось в этом мире, кроме меня. Неожиданно я вижу еще одну темную фигуру, она приближается ко мне и зовет меня по имени.

Это Миша.

– Не спится?

Миша садится на лестничную ступеньку, я пристраиваюсь рядом. Мы сидим молча, каждый думает о своем. Неожиданно Миша нарушает тишину.