Ручная кладь
Шрифт:
Как же хорошо в горах с приятной компанией, когда нет грубости, окриков, когда вечером гитара и песни у костра, когда хорошая погода и красивые виды. Чтобы счастье было полным и вечным, нас увозят в соседнее ущелье, где под чутким Мишиным руководством, приправляемым словами «банзайте» и «голубчики» мы покоряем первые наши тройки – прекрасные и величественные пики МНР.
Двадцать дней смены – это так мало, когда вокруг тебя чудесные люди. Пролетает неделя, другая и уже смена подходит к концу, мы возвращается в лагерь. Несколько дней мы ходим неприкаянные и ждем, выпустят нас еще или не выпустят. О чудо! Нас выпускаю на тройку Чегет-Кара-Баши. Эта неприметная вершина,
Вечер до восхождения, был совершенно обычным, время пролетало незаметно за распитием чаев, сборами и песнями под гитару. Мы шумели, веселились и ни о чем не горевали. Немного испортил нам настроение Миша, сказав, что мы берем на пятерых семь веревок. Рюкзаки получились тяжелые, даже у нас с Ириной, хотя нам досталось только по одной веревке.
Вышли мы рано, и шли быстро, восхождение не показалось сложным, на вершину поднялись около 10 утра. Только погода нас не очень порадовала. Небо затянуло облаками, и полюбоваться красотами гор мы не смогли. Зато спели пару песен, перекусили и вдоволь нашутились и насмеялись. Нужно было спускаться. Миша закрепил дюльферную веревку, и, сказав нам с Володей спускаться последними, как самая техничная связка, быстро усвистал вниз. За ним спустилась Ирина, затем Коля, затем настала моя очередь. Я не стала никого задерживать, спустилась на веревку вниз, пристегнула самостраховку, отстегнула страховочную веревку, скрепила ее с дюльферной, и крикнула Володе:
– Дюльфер свободен.
Минута, две, три, тогда я не думала о времени, все было хорошо и шло по плану, не было никаких причин, чтобы что-то этот план могло нарушить.
Сверху раздался грохот падающих камней. Я вжалась, нет, я просто вросла в стену, потому что мимо меня с грохотом полетели камни.
– Камни, – крикнула я настолько громко, насколько хватило силы моих легких.
И наступила тишина.
– Володя, ты жив?
Тишина.
– Вова, – я кричу, разрывая свои легкие
– ова-ова –ова – отвечают мне горы и тишина. Пока я пребываю в растерянности и соображаю, что мне делать раздается Вовкин голос:
– Мне ногу оторвало.
Я отстегиваю самостраховку и лезу вверх. Нет, я не лезу, я бегу вверх по скалам. И даже не бегу, я лечу. Мои ноги догоняют руки, а глаза не успевают разглядеть быстро меняющийся рельеф. Вовка лежит в углублении скалы. Нет, нога на месте, просто все, что ниже колена, это штанина, заполненная месивом из осколков костей, связок, мяса и крови.
– Инвалид на всю жизнь.
Вовка смотрит на меня, в глазах и боль, и мольба, и вопрос одновременно.
Шок. Может полсекунды, может четверть. Я набираю воздух и кричу:
– Миша.
– иша-иша – отзываются горы.
«Господи, кто-нибудь помогите!» – стучит в висках. Секунда две три, – для меня проходит целая вечность, пока я стою и не могу пошевелиться, но эмоций так много и они настолько сильные, что внутри происходит взрыв, и я теряю способность что-то чувствовать вообще. Я снова превращаюсь в девочку, которая любит читать учебники и хорошо учится. Жгут. Мне нужно наложить жгут. Но жгута нет, у меня вообще ничего нет, ни аптечки, ни рации, ни каких либо медикаментов. Репшнур! Я отвязываю от себя репшнур и пытаюсь им затянуть ногу, чтобы остановить кровотечение. На склоне горы, под углом около 60 градусов, одной рукой и коленом придерживаясь за скалу, это нереально. Мысль приходит неожиданно быстро – закрутить. Туго завязать узел в таких условиях не получится, но веревку можно просто закрутить.
Вовка не плачет и даже не стонет, он лежит на спине отрешенно и смотрит вдаль. От потери крови его начинает знобить. У меня под пуховкой только тоненькая футболка, но выбора все равно нет, я снимаю ее и накрываю ею Вовку. Он смотрит на меня пустым взглядом и молчит.
– Вовка, держись, – я беру его за руку и сжимаю ее, но он отрицательно мотает головой и убирает руку.
– Не надо.
Я оглядываюсь вокруг. Не слышно ни голосов, ни шагов, ни даже ударов от падающих камней. Я осознаю весь ужас от собственной беспомощности. Передо мной лежит человек и истекает кровью, а я ничего, ничего не могу сделать. Все мои горести и страдания просто меркнут перед этим чувством полнейшей неспособности что-либо изменить или исправить. Я начинаю думать о том, что, возможно, камнями убило ребят, и я буду здесь сидеть до тех пор, пока Вовка не умрет. От холода, безвыходности и обреченности, я впадаю в состояние транса.
– Нина, что у вас случилось? – я поворачиваю голову, потому что слышу Мишкин голос.
Миша и Коля поднимаются к нам. «Господи, они живы». Я не отвечаю на Мишин вопрос, потому что он уже рядом и сам все видит. Мы смотрит друг на друга несколько секунд.
– Миша у тебя аптечка есть? – все, что мне сейчас нужно, это пару ампул и бинт.
Миша открывает рюкзак, и я вижу, как дрожат его руки.
– Миша, я сама, – я пытаюсь отобрать аптечку, потому что вижу, что он еще не отошел от шока. Миша достает ампулу коричневого цвета, и говорит:
– Это амнапон, я выпросил у нашего дока. У нас только одна ампула, нужно колоть в вену. Ты умеешь?
– Да, умею.
Я никогда не колола в вену, я просто видела, как это делали другие. Но сейчас я понимаю только одно, что «я должна», просто потому что больше некому. И потому, что это шанс. Это такой маленький робкий шажок наружу из этой страшной безнадеги, в которой мы все вдруг оказались. Я вспоминаю детство и Машу. Набираю лекарство в шприц, выдавливаю из него воздух, нахожу приличную вену, держу иголку под углом и медленно ввожу. В шпице появляется кровь, так же медленно ввожу лекарство. Все, теперь нужно пережать вену и вытащить иглу. Миша следит за моими руками и не комментирует. Он отдает мне аптечку, говоря:
– Бинт только один, больше наш док не дал, попробуй хоть как то замотать.
Одним бинтом действительно получается только «хоть как-то». Пока я бинтую ногу Мишка выходит на связь и вызывает спасателей.
– У нас открытый перелом голени, состояние удовлетворительное, начинаем своими силами спуск пострадавшего на перемычку.
Ждать, пока ребята поднимутся сюда, это безумие, нам нужно начинать спуск самим.
Самим, это значит, Коля тащит Вовку на себе, Миша делает станции, а я страхую, ухаживаю за Вовкой и помогаю Мишке и Коле.
Мы делаем из рюкзака что-то вроде переноски, сажаем в нее Вовку, и Коля тащит его на спине. Я вижу, как болтается его нога, и с нее капает кровь. Несмотря на все мои старания, повязка держится плохо. Вовка бледен и молчалив. От одной мысли, как ему сейчас больно, мне хочется самой выть.
Больше нет ни «банзаев», ни «голубчиков», мы вообще практически не разговариваем. Каждый молча делает то, что должен. Нам катастрофически не хватает рук. Мишка, как белка в колесе, мечется между мной и ребятами. Несмотря на все мои усилия, конструкция на ноге разбалтывается и нога кровоточит.