Руфь. Непреклонная
Шрифт:
Все эти дни Руфь мучило беспокойство. Как ей прокормить Ноеминь, когда закончатся все деньги и продавать будет нечего? Идя на рынок, она непрерывно молилась. Господи, я не знаю, что мне делать. Помоги мне позаботиться о моей свекрови. Руфь торговалась с четырьмя торговцами, прежде чем получила желаемую цену за браслеты. Потом еще ожесточеннее торговалась за более низкую цену на финики, одеяло для Ноемини, которая мерзла всю прошлую ночь. На эти покупки она потратила все, что у нее было.
Руфь знала, что другие женщины в ее положении стали бы торговать собой, но она скорее согласилась
Господи, что мне нужно сделать? Ради Твоей рабы, Ноемини, я сделаю все по закону Твоему. Тех припасов, которые остались, нам хватит только на несколько дней. Помоги мне найти способ поддержать свекровь, не позоря ее еще больше.
Подойдя к колодцу, чтобы наполнить мех, Руфь увидела, как несколько женщин украшали двери своих домов. Несмотря на то что они уже не раз видели Руфь, ни одна из них не поздоровалась с ней. Переложив вещи, которые она несла в руках так, чтобы можно было взять еще и мех с водой, Руфь отправилась назад, в пещеру.
— Женщины украшают свои дома гирляндами зелени, — сказала она Ноемини, когда вернулась домой.
— Они готовятся к празднику первых плодов.
— Так много праздников? — удивилась Руфь.
Про себя она размышляла о том, как добыть все необходимое. О, Господи, Господи, что мне делать? Мне уже страшно.
— Посиди со мной, и я расскажу тебе о праздниках Господних, — сказала Ноеминь.
Руфь села у самого входа в пещеру, где она была укрыта от солнца.
— Мы пришли в Вифлеем как раз к началу празднования четырех праздников Господних, — начала Ноеминъ. — В году семь праздников. Мы уже отпраздновали Пасху, и теперь начинаются шесть дней праздника опресноков. Ячмень — это первый урожай зерновых, его уже можно снимать, поэтому женщины готовятся к третьему празднику — дню первых плодов. Люди срезают стебли ячменя для процессии. Стебли отдают священникам, которые приносят их Господу. По прошествии пятидесяти дней мы празднуем четвертый праздник, праздник Седмиц, когда начинается жатва пшеницы. Мы выпекаем два хлеба из пшеничной муки и закваски, и священник приносит их Господу на возвышенном месте.
Пшеница стоила дорого. Руфь отвернулась, чтобы свекровь не заметила ее волнения. Ноеминь не должна знать, в каком скверном положении они сейчас были. Это только еще больше огорчит ее.
— Потом будет еще три праздника, — рассказывала Ноеминь, — праздник Труб, день Очищения и праздник Кущей.
Она продолжала объяснять.
Руфь старалась внимательно слушать и запомнить все, чему учила ее Ноеминь, но голова шла кругом от подробностей, а душа была омрачена тревогой. Через пятьдесят дней им не придется заботиться о том, как подготовиться к празднику — к тому времени они умрут от голода. У Руфи ничего не осталось для продажи, она не знала способа заработать деньги, у нее не было работы. Не будет пшеницы, чтобы испечь хлеб для Господа, не говоря уже о хлебе для самих себя.
— Закон управляет нашей жизнью, — сказала Ноеминь. —
Руфи хотелось закрыть лицо и заплакать. Вместо этого она сидела молча и пристально смотрела на дорогу, скрывая свое волнение. О, Господи, Господи…Она даже не знала, как молиться. Наверное, есть какие-то специальные слова, обряды очищения, жертвоприношения, что-то, что помогло бы услышать ее молитвы. Боже, будь милостив. Я хочу угодить Тебе. Я хочу служить этой женщине, которую Ты так возлюбил. Прошу Тебя, скажи, что мне делать.
Ноеминь вытянула вперед руку.
— Ты видишь это заброшенное поле? Когда-то на нем колосилась пшеница. Елимелех вспахивал его, и земля давала хороший урожай. Я помню, как под нежным дуновением ветра это поле переливалось золотом. Мы имели так много. Жизнь была такой замечательной. В те первые годы, когда были богатые урожаи, Елимелех не жалел денег для сборщиков колосьев. Потом он не позволял им приходить и собирать колосья на его поле, он сам собирал всю пшеницу, до последнего колоска, со всего поля, вплоть до самого его края, — Ноеминь нахмурилась. — Вот почему, возможно…
— Сборщики колосьев? — Руфь подалась вперед.
Ноеминь снова прислонилась к камню.
— Господь повелел не жать по краям и углам поля. Зерно, выросшее там, должно быть оставлено для бедных, которые соберут его, — взволнованная, она снова взглянула на поле и глубоко задумалась. — Когда все делается по закону Божьему, никто не голодает.
Руфь с облегчением закрыла глаза и склонила голову. О, Яхве, Ты воистину милосердный Бог.Ее сердце преисполнилось благодарности, к горлу подступили слезы. Только сейчас, когда в ее сердце снова возродилась надежда, ей стало понятно, как боялась она будущего. Бог не оставил их! Она готова была смеяться над собственным невежеством. Она выросла в городе и ничего не знала о сельской жизни. Она выросла под сенью Хамоса, ложного бога, который брал, но никогда не давал. Но теперь здесь Бог, Который любит Свой народ и питает его, даже беднейших из бедных, сокрушенных духом, с разбитыми сердцами.
Воистину, Иегова, Ты милосердный избавитель и защитник! Мне следовало помнить, как Ты защищал каждый наш шаг, когда мы шли через горы из Кирхарешета в Вифлеем. Прости меня, Господи, прости Твою неразумную рабу. Как я могла думать, что Ты привел нас так далеко только для того, чтобы позволить нам умереть с голоду?
Улыбаясь, Руфь подняла голову и вздохнула полной грудью, сердце ее преисполнилось благодарности и незнакомого чувства полной свободы.
И женщины говорили между собой…
«Бедная Ноеминь. Ты помнишь, как она смеялась и была такой уверенной в себе?»
« Слишкомуверенной, скажу я тебе».
«Елимелех был не единственный мужчина, который хотел жениться на ней».
«Ты помнишь, каким красавцем он был?»
«Ноеминь на год моложе меня, а выглядит такой старой».
«И изможденной».
«Это от горя. Она потеряла мужа и двух сыновей. Ох».
«Должно быть, Бог наказывает ее».
«Все, что у нее осталось после жизни в Моаве, это та девушка, что пришла с ней».