Руина

Старицкий Михаил Петрович

Но вместе с этими известиями как-то сами собою прилетали из Чигирина вести и о том счастье, которое царило там…

В омертвевшее, пустынное сердце Марианны они врывались какими-то резкими диссонансами, словно золотые лучи солнца, прорвавшиеся сквозь щель открывшейся двери в мрачную темницу. И как эти лучи дразнят истомленного узника, напоминая ему о радости, свете и тепле, разлитом в природе для других, так и эти вести впивались острыми терниями в сердце Марианны, нашептывая ей о золотом счастье, навсегда утерянном для нее.

По–видимому, Марианна

совершенно забыла о существовании Мазепы и ушла с душой и сердцем в политические дела. С напряженным нетерпением ожидала она известия от Дорошенко относительно окончательного ответа Москвы.

LIX

Однажды, в сумрачный зимний день, когда Гострый и Марианна сидели в своей мрачной трапезной и толковали о том, отчего Дорошенко не дают до сих пор окончательного ответа из Москвы, в комнату вошел Андрей, только что возвратившийся с ярмарки, и еще с порога произнес встревоженным голосом:

— Поганые чутки, панове!

При звуке этого голоса, при виде взволнованного, встревоженного лица Андрея и Марианна, и Гострый сразу всполошились.

— Что? Что такое? Отказала Дорошенко Москва? — произнесли они в один голос, подымаясь с места.

— Нет, не то, с другого совсем боку горе, — отвечал Андрей. — Я только что с ярмарки. На ярмарке все люди об одном только и говорят, что наш гетман пропал из Батурина.

— Пропал из Батурина?

— Да. С вечера был в своем замке, а к утру его не стало, и никто не знает, куда он делся. Одни толкуют, что его захватил тайно посол московский и увез с собою в Москву; другие твердят, что гетман сам выкрался тайно от воевод московских на богомолье в Киев, чтобы разведать гам истину про отдачу Киева, а третьи уже мелют такое несуразное, что не стоит и передавать. Одно только верно из всех этих толков, что гетмана нет в Батурине.

— Его завезли в Москву! Самойлович это устроил! — вскрикнула Марианна, не давши даже Андрею докончить свой рассказ.

— Да постой, дочко, не хапайся, — возразил Гострый. — За что ж бы его завозили в Москву, и кто бы дал такое распоряжение?

— Самойлович! Он наверное все устроил! Он, должно быть, доведался о договоре, заключенном Многогрешным с Дорошенко, и донес обо всем Москве.

— О чем же доносил бы он? Ведь и Дорошенко хочет поступить под Московскую протекцию, и в сношениях Многогрешного с Дорошенко не было никакой измены.

— Самойлович выдумает ее! Он ненавидит Дорошенко, ненавидит Многогрешного и думает захватить в свои руки булаву.

— Может, и так, дочка, только теперь ему не в чем обвинить ни Многогрешного, ни Дорошенко. Да и слыханное ли дело, чтобы гетмана лишь по доносу старшины хватали ночью без суда и расправы? Нет, нет!! До такого бесправия еще не дожила Украйна. Вернее то, что Многогрешный выбрался тайно ночью из Батурина в Киев для свидания с Дорошенко,

Андрей присоединился также к мнению полковника, но Марианна стояла на своем.

— Нет, батьку, нет! — повторяла она упорно. — Верь мне, что это дело

рук Самойловича. Я узнала его!

Уверенность Марианны подействовала наконец и на Гострого, и на Андрея.

Действительно, исчезновение гетмана было в высшей степени странно, и хотя трудно было допустить такой неслыханно дерзкий поступок со стороны старшины, как ночной арест гетмана, однако сомнение начало закрадываться и в сердце Гострого.

— Прежде всего, — произнес он после минутного раздумья, — пошлем немедленно гонца к Дорошенко.

— Зачем гонца? Я сама поеду! — перебила его живо Марианна, но вдруг лицо ее омрачилось, брови сурово нахмурились. — Нет, — произнесла она отрывисто. — Пошлите гонца, а я поеду в Батурин.

— В Батурин? На Бога, дочка, что тебе в голову приходит? Да если вправду Самойлович заслал гетмана в Москву, так ведь он и тебя схватит и отправит туда же.

— Не схватит! Я проберусь тайно. Разузнаю все и вернусь обратно.

— Тебя знают все. И гонец может сделать то же дело, а когда убедимся в их злодейском вчинке, тогда будем знать, что делать дальше.

Но, несмотря на уверения Гострого и Андрея, Марианна стояла на своем.

Однако ей не пришлось ехать одной в Батурин.

Через два дня в замок Гострого пришло официальное известие об универсале, который старшины разослали кругом и в котором объявляли народу, что гетман оказался изменником и что его арестовали и отправили для суда и расправы в Москву. Вместе с этим известием пришло и известие о том, что старшины схватили предательским образом Сирко и отправили его тоже в Москву.

Вести эти вызвали целую бурю отчаяния и возмущения в замке Гострого.

Дерзкий, неслыханно наглый поступок Самойловича показывал, однако, что Самойлович имел за собой силу, иначе он никогда не отважился бы на такое дело. И если Многогрешного едино за сношения с Дорошенко могли обвинить в измене, значит, Москва решила отвергнуть просьбу Дорошенко. Значит, желанный союз обеих Украйн не мог осуществиться, и Украйна должна была снова предаться на волю бурь, кровопролитий и мятежей.

Но не только в замке Гострого поднялась буря — известие об аресте гетмана вызвало волнение по всей Украйне. Кругом уже кипели народные толпы; смущение и недовольство росло повсюду.

Смятенный народ хотел получить объяснение непонятным своенравным поступкам старшины и, привыкши считать Гострого авторитетным лицом, ждал от него ответа.

К полудню двор гетмана наполнился пестрой толпой. Здесь были и казаки, и жители окрестных деревень, и прибывшие издалека люди.

Стоял пасмурный зимний день, холодный, суровый.

Ледяной ветер нагибал столетние сосны и наполнял своим грозным стоном непроходимый бор, окружавший замок Гострого.

Вся многолюдная масса, залившая двор Гострого, кипела от гнева и нетерпения. Глухой гул смешанных голосов и криков стоял над нею. То там, то сям, словно всплески пены на бурном море, вздымались обнаженные сабли, дреколья и сжатые кулаки, и тогда рев разъяренных голосов закипал еще сильнее.